Некрологи

— Вперед, и с песней. Но если ты уйдешь, Скажи гадость о мертвецах не пойдут с тобой. Эту колонку придумала я, и она остается здесь, в «Цирке». Конечно же, твой уход создаст нам некоторые трудности, я не буду это отрицать. Так что выбор за тобой, детка. Ты можешь вернуться за свой компьютер, и заняться Бампом, или можешь пойти в «Нью-Йорк Пост». Они, наверное, наймут тебя. Будешь писать говно — фельетоны на шестой странице без подписи. Выбирай, в какой ты лодке, и вперед.

— Я напишу некролог. Но мы еще вернемся к этому разговору, Джерри.

— Только не в мою смену, и не со мной. И не называй меня Джерри. Ты знаешь, что я этого не люблю.

Я поднялся, чтобы уйти. Мое лицо горело. Я, наверное, был похож на знак «стоп».

— И возьми «Yook», — сказала она. — Черт, попытка номер два. Они очень успокаивают.

Я бросил презрительный взгляд на стеклянный шар и вышел, сдерживая (еле-еле) детское желание хлопнуть дверью.

Если вы представляете себе наш шумный отдел новостей, таким, каким вы видите его позади Вульфа Блитцера на CNN, или в том старом фильме, где Вудворд и Бернстайн пригвоздили Никсона, я вас разочарую. Как я уже сказал, большинство репортеров «Цирка» делали свою работу из дому. Наше новостное гнездышко (если вы сочтете возможным считать новостями то, что писалось в «Цирке») было размером с небольшой односекционный трейлер. Двадцать школьных парт, рядами, были втиснуты туда, лицом к телевизору, работавшему без звука на одной из стен. Парты были оснащены видавшими виды ноутбуками, на каждом из которых красовался стикер с веселым девизом: ПОЖАЛУЙСТА, УВАЖАЙТЕ ЭТИ МАШИНЫ.

Этим утром помещение было практически пустым. Я сидел в заднем ряду у стены, напротив плаката, на котором была изображена Благодарственная индейка, плавающая в унитазе. Под этим милым рисунком была подпись: пожалуйста, НЕ гадь там, где ешь. Я включил ноутбук, достал из своего портфеля распечатки о короткой и непримечательной карьере Бампа Дево, и начал их просматривать, в то время как ноут грузился. Я создал файл, назвал его БАМП ДЕВО. НЕКРОЛОГ, а затем просто сидел, уставившись в пустой документ. Мне платили за то, чтобы я смеялся в лицо смерти от всех двадцатилетних, которые считают, что смерть — это всегда не для них, а для кого-то другого, но трудно быть смешным, когда злишься.

— Не получается начало?

Это была Кэти Каррен, высокая, стройная блондинка, к которой я испытывал сильное влечение, уверен, безответное. Она всегда была вежлива со мной, и неизменно приветлива. Она смеялась над моими шутками. Такое поведение редко означает влечение. Был ли я удивлен? Вовсе нет. Она была привлекательной, я — нет. Я, если позволите быть откровенным, был тем уродцем, кого высмеивают все эти молодежные странички. За три месяца работы в «Цирке», у меня даже появился отличный компьютерный аксессуар: очки перемотанные скотчем.

— Немного, — сказал я. Я почувствовал запах ее духов. Какие-то фрукты. Свежие груши, может быть. В любом случае, что-то свежее.

Она сидела за соседней партой — длинноногая мечта в выцветших джинсах.

— Если со мной такое происходит, я печатаю: проворная коричневая лиса перепрыгнула через ленивую собаку три раза, очень быстро. Это открывает творческие шлюзы. — Она развела руки, показывая мне, как открываются шлюзы, и попутно открывая мне прекрасный вид на груди, плотно обтянутые черным топом.

— Я не думаю, что это сработает в моем случае, — сказал я.

Кэти вела свою собственную страничку, не такую популярную, как Скажи гадость о мертвецах, но также неплохо читаемую; у нее было полмиллиона подписчиков в Твиттере. (Скромность запрещает мне говорить, сколько их было у меня в те дни, но если вы подумали о семизначной цифре, то вы не ошиблись.) Она называлась: Напиться с Кэти. Идея заключалась в том, чтобы идти бухать со знаменитостями — непонятно как они велись на это — и брать у них интервью по мере того, как они все больше и больше напивались. Получалось потрясающе, и Кэти заснимала все это на свой милый маленький розовый iPhone.

Она должна была бы напиваться вместе с ними, но у нее был свой способ оставаться трезвой — она лишь пригубляла выпивку по мере того, как они продвигались от одной забегаловки к другой. Знаменитости редко это замечали. Что они замечали, так это идеальный овал лица, копну светло — пшеничных волос, и ее большие серые глаза, которые всегда проецировали одно и то же сообщение: о боже, ты такой интересный. Они даже выстраивались в очередь, хотя Кэти фактически прикончила полдюжины карьер с момента своего прихода в «Цирк» приблизительно за восемнадцать месяцев до того, как я поднялся на борт. Ее самое известное интервью было с потомственным комиком, который высказал такое мнение о Майкле Джексоне: «Чем-быть-такой-слащавой-жопомордой-белой- булочкой-лучше-умереть».

— Я думаю, она сказала, что прибавки не будет, не так ли? — Кэти кивнула в сторону офиса Джеромы.