Некрочип

Слайдер с тяжелым вздохом склонился над убитым и слегка приподнял его голову. Горло было перерезано по линии от левого уха, вниз, до основания шеи с правой стороны, и это, в целом, характерно для подобных самоубийств, совершаемых правшами; но то, что самоубийца с одного маху, нанеся себе глубочайшую рану, перерезав все основные сосуды, никак к типичным случаям отнести было нельзя. Глаза не были закрыты, но видеть уже не могли, и своей замутненностью с сероватым наплывом напоминали глаза задохшейся рыбы. Слайдер осторожным движением прикрыл у мертвеца веки и, выпрямившись, огляделся по сторонам.

– Здесь необычно то, что такая длинная рана нанесена одним движением руки, – поделился своим наблюдением Атертон. – Разрез очень глубок и имеет ровные края; не видно, чтобы лезвие хоть чуть-чуть виляло.

Рука не виляла. Совсем как в баре. Расчлененный труп, с которого все и началось.

– Да, но он умел ведь обращаться с ножами, – сказал Слайдер. – И нет никаких признаков насилия или борьбы.

В комнате, как и прежде, было по-монастырски чисто. Исключение составляло лишь то, что простыня на кровати была отвернута в сторону, а на подушке осталась вмятина от головы.

– Он находился в постели, – произнес вслух Слайдер, переводя взгляд с кровати на умывальник и обратно.

– Да. А тебе не кажется это странным? Я имею в виду: раздеться, лечь в кровать, а потом встать и покончить с собой.

Слайдер покачал головой.

– Но и нельзя сказать, что это совершенно невозможно. Разделся, как обычно, перед сном, лег в постель, но заснуть никак не удавалось – в голову лезли всякие мысли, прокручивались там бесконечное число раз, пока он наконец не решил, что с него достаточно и нужно разом со всем покончить. Откинул простыню, встал с кровати...

– И кое-как нацарапал предсмертную записку, – подсказал Атертон, оборачиваясь в сторону стола.

Слотер действительно оставил там записку, в вертикальном положении, прислонив ее к портрету матери. Чистого листка бумаги, по-видимому, под рукой не оказалось, и он использовал обратную сторону рекламной листовки: «ЛЕДИ! Вы имеете право на БЕСПЛАТНЫЙ вход в нашу дискотеку каждую пятницу и субботу, после девяти часов вечера».

«Я его убил, потому что сильно разозлился», – сообщал человек, не имевший, судя по исключительно корявому почерку, никаких навыков письма. «Не могу больше жить. Господи, прости меня».

Слайдер опять, но на этот раз более пристально, оглядел комнату. Ах, вот и карандаш на полу, прямо под столом. Должно быть, скатился со скатерти и упал. Не карандаш, а точнее сказать, карандашик, тоненький и с пластмассовым колпачком – такие обычно бывают в конце блокнотов, зацепленными за обложку. Кончик грифеля в точности соответствует толщине линий в записке. Ну, кажется, тут все в порядке.

– На нем должны быть отпечатки пальцев. И записку тоже возьми. Да, и нож, разумеется, – сказал Слайдер.

Но все-таки нельзя было избавиться от ощущения какого-то несоответствия. Слайдер еще не нашел для себя ответ, чем именно оно было вызвано, но что-то...

– Но это уж само собой, – сказал Атертон. – Фотосъемка, дактилоскопия, вскрытие – все, как по кругу. А первое впечатление такое, – что здесь все довольно естественно.

– Да, – сказал Слайдер.

Атертон взглянул на него с большим вниманием.

– А у тебя как, все в порядке, шеф?

Слайдер сделал над собой усилие, чтобы выглядеть бодрее.

– Устал только немного, – сказал он. – Думал, что просто так мне ни за что не уснуть, и выпил целый стакан виски. А тут как раз и позвонили.

– На твоем месте, я бы, наверно, сделал бы то же самое, – сказал Атертон.

– Слушай, давай сейчас спустимся вниз, – надо обязательно переговорить с Мэнди и с этой... как ее там?

– Морин О'Рурк. Но не стоит особо доверять ее очень островной фамилии – более местного, чем у этой девушки, выговора я еще не встречал. А лексикон... Она не говорит, а буквально режет.

Слайдер в последний раз посмотрел на обтянутую пижамой грузную фигуру Ронни, лежавшую, будто это был какой-то куль, под умывальником, и вновь, прежде всего отметил его растрепавшиеся волосы на затылке и как бы упрекавшие весь свет босые ступни, узловатые и бледные, как клубни прошлогоднего картофеля.

– Но и тебе следует более тщательно подбирать слова, – сказал Слайдер.

* * *

Когда они, одинаково изможденные и с синими кругами под глазами, выбрались наконец из участка, начинался уже новый день. На улице было тесно от спешившего на работу народа и припаркованных у дверей магазинов автофургонов. Если судить по его внутреннему ощущению, голова Слайдера была налита свинцом, тогда как тело – почти невесомо. Но он боролся с усталостью и знал, что в конце концов ее победит, потому что по опыту ему было известно, что в его нынешнем состоянии он мог бы, при необходимости, проработать еще целые сутки. Тревожило совсем другое – именно, его предстоящее возвращение домой, в Рюислип. А любая мысль о доме в его мозгу в последнее время непосредственно ассоциировалась с тем положением, которое сложилось в его личной драме.