Еще в первое время пребывания в Петербурге Некрасов встретил нескольких своих товарищей по ярославской гимназии, которые горячо поддержали мысль о поступлении в университет, куда и сами собирались поступать. А один из них, Андрей Глушицкий, уже студент университета, взялся подготовить своего земляка к экзаменам по математике и физике.
Тогда же, в первые месяцы столичной жизни, Некрасов познакомился с офицером Николаем Федоровичем Фермером, преподавателем инженерного училища. Это был добрейший и благороднейший человек, поставивший своей целью борьбу со злоупотреблениями, проповедовавший бескорыстие (об этом, как и о печальной судьбе Фермера, впоследствии рассказал Н. С. Лесков в очерке «Инженеры-бессребреники»). Некрасов подружился со всей семьей Фермеров, бывал у них в доме; в альбом Марии Фермер (сестры) он записал одно из ранних своих стихотворений («На скользком море жизни бурной»).
Оказалось, что новый приятель Некрасова знаком с литератором Николаем Полевым; в то время он был редактором «Сына отечества», органа «официальной народности», журнала, в который никогда не обратился бы зрелый Некрасов. Но тогда он обрадовался возможности отнести свои стихотворные опыты известному редактору. Устами героя автобиографического романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» Некрасов так рассказал об этом:
«Я решительно не имел тогда никакого понятия о журнальных партиях, отношениях, шайках — я думал, что литература… есть семейство избранных людей высшего сорта, движимых бескорыстным стремлением к истине… я думал, что литераторы… как члены одного семейства, живут между собою как братья, и если возникают между ними порою споры и противоречия, то не иначе, как за святость и чистоту прав науки и жизни, которым они служат в пользу…»
С таким наивным убеждением он вместе с Фермером и явился к редактору «Сына отечества». Свидетельством их встреч служат записи, сохранившиеся в дневнике Полевого: «Вечером был Фермор и юноша Некрасов» (3 октября 1838 года); «Вечером поэт Некрасов с Фермером» (30 октября 1838 года).
Сердце юноши сильно билось, когда редактор взял тетрадку и, развернув наудачу, начал читать стихи. Ведь от того приговора, который сейчас будет произнесен, зависит вся его судьба! Но вот редактор прочитал вслух стихотворение, в котором описывалась ночь, озаряемая полной луной, и сказал:
— Хорошо, почтеннейший, а сколько вам лет? Получив ответ, он повторил:
— Очень хорошо. Я непременно напечатаю одно из ваших стихотворений.
О том, что было дальше, можно с большей или меньшей точностью представить себе, обратившись к тому же роману о Тростникове.
Развеселившийся, вернулся поэт в свою каморку, где к этому времени уже не было ни свечи, ни куска хлеба. И что всего хуже — сапоги совсем развалились. «Три дня лежал я на ковре своем, обдумывая свое положение… Сидеть было не на чем, да и не для чего: не было ни огарочка, в комнате была глубокая тьма. Не могу, однако ж. сказать, что я скучал. На сердце у меня было довольно легко и весело… Я знал, что когда-нибудь выйду из такого положения, и никак не хотел верить очевидной и близкой истине, что могу умереть с голоду».
Прошло совсем немного времени, и вот в октябрьском номере «Сына отечества» за 1838 год появилось стихотворение «Мысль» с полной подписью автора и с примечанием, сделанным Полевым, где сообщалось, что это «первый опыт юного, шестнадцатилетнего поэта». В стихотворении шла речь о дряхлости мира, и оно явно было навеяно литературными образцами. Тем не менее в нем нельзя было не заметить способности автора к стихотворству, умения строить поэтическую речь. Легко представить себе его радость.
Правда, спустя несколько лет поэт иронически отзывался о своих переживаниях дебютанта: «Забуду ли тот нелепый восторг, который заставлял меня бегать высуня язык, когда я увидел в «Сыне отечества» первое мое стихотворение, с примечанием, которым я был очень доволен». Но в те дни он, разумеется, видел себя наверху блаженства. Да и в самом деле это был немалый успех — ведь прошло каких-нибудь три месяца, как он приехал в столицу! Ему еще не исполнилось семнадцати лет, а стихи с его фамилией уже напечатаны в журнале!
В ноябре «Сын отечества» снова заставил ликовать молодого поэта: он нашел в нем два своих стихотворения: они назывались «Безнадежность» и «Человек». В январе 1839 года появилась элегия «Смерти»; затем весной еще два стихотворения были напечатаны в «Литературных прибавлениях» к «Русскому инвалиду», а в июле «Библиотека для чтения» Сенковского поместила стихотворение «Жизнь» — пожалуй, наиболее содержательное среди всех этих ранних опытов. Под явным впечатлением лермонтовской «Думы», как бы продолжая ее обличительную тему, молодой автор обращался с укором к современникам: