Некрасов

Ему же: «Кетчер, здравствуй!.. Пришли, пожалуйста, стихотворения Огарева, какие у тебя есть, — я напечатаю лучшее, посоветовавшись с Белинским; да только пришли тотчас по получении этого письма».

В. Ф. Одоевскому: «…Если повесть Ваша готова, то потрудитесь прислать ее с сим подателем или известить меня, когда за ней явиться».

Тогда же, в разгар подготовки сборника, Некрасов отправился в Москву; из Москвы он ездил к Герцену, в подмосковное имение Соколово, где договорился с ним относительно статьи для сборника. Участием Герцена Некрасов особенно дорожил.

Для нового издания был приобретен роман молодого автора, никому еще не известного и не напечатавшего ни строчки. Опубликование этого романа Некрасов справедливо считал своей заслугой, ибо вместе с ним в литературу вошел новый большой писатель. Речь идет о Федоре Достоевском и о «Бедных людях».

Вот как это случилось.

Однажды Григорович, зная о подготовке альманаха, принес Некрасову рукопись от своего знакомого, который не имел литературных связей и не знал, что делать с только что законченным романом. Решили прочесть несколько страниц «на пробу», но увлеклись и, не отрываясь, просидели всю ночь, пока не прочли всю рукопись.

«Читал я, — вспоминает Григорович. — На последней странице, когда старик Девушкин прощается с Варенькой, я не мог больше владеть собой и начал всхлипывать; я украдкой взглянул на Некрасова: по лицу у него также текли слезы. Я стал горячо убеждать его в том, что хорошего дела никогда не надо откладывать, что следует сейчас же отправиться к Достоевскому, несмотря на позднее время (было около четырех часов утра)…»

Некрасов быстро оделся, и они отправились. Стояла белая петербургская ночь, было светло как днем, и Достоевский, недавно вернувшийся от одного из своих друзей, еще не спал. Тем не менее столь поздний звонок удивил его. А когда Григорович и вовсе незнакомый ему Некрасов вдруг бросились его обнимать, чуть ли не плача, тогда Достоевский смутился, побледнел и долго не мог ответить ни слова на то, что говорил ему Некрасов.

«Они пробыли у меня тогда с полчаса, — рассказывает Достоевский в «Дневнике писателя», — в полчаса мы бог знает сколько переговорили, с полуслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь: говорили о поэзии, и о правде, и о тогдашнем положении, разумеется, и о Гоголе, цитируя из «Ревизора» и из «Мертвых душ», но главное — о Белинском».

— Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите, — восторженно говорил Некрасов, тряся счастливого автора обеими руками за плечи, — вот вы познакомитесь, увидите, какая это душа, какой человек!

Они ушли, сказав: «Ну теперь спите, а завтра к нам». «Точно я мог заснуть после них!» — добавляет Достоевский.

Через несколько часов Некрасов уже шел к Белинскому с «Бедными людьми» в руках.

— Новый Гоголь явился! — закричал он, входя в кабинет.

— У вас Гоголи-то как грибы растут, — строго ответил Белинский, беря рукопись.

Когда вечером Некрасов снова зашел к Белинскому, тот встретил его в большом волнении и сказал:

— Приведите, приведите его скорее!

* * *

В самом начале 1846 года «Петербургский сборник» вышел из печати. Новый некрасовский альманах явно продолжал традиции «Физиологии Петербурга». И в то же время он показывал, что натуральная школа вовсе не сводится только к «физиологическому очерку», что она находится в движении, в развитии. С выходом нового альманаха выяснилось, что гоголевская школа пополнилась новыми именами, новыми деятелями; они обогатили литературу новыми жанрами, и оказалось, что физиологический очерк был лишь первым этапом в развитии натуральной школы.

Содержание «Петербургского сборника» отличалось большим разнообразием. Книгу открывал роман Достоевского «Бедные люди» — блестящий дебют молодого автора («Так еще никто не начинал из русских писателей», — заметил Белинский). Затем следовали рассказ в стихах Тургенева «Помещик» в сопровождении превосходных рисунков А. Агина и большая публицистическая статья Герцена (Искандера) «Капризы и раздумье», в которой автор критиковал «частную жизнь» и лживую мораль современного общества. Потом читателю предлагались очерковые заметки Панаева «Парижские увеселения», украшенные иллюстрациями из французских изданий. Видное место заняла в сборнике трагедия Шекспира «Макбет» в переводе А. И. Кронеберга, этот перевод Белинский назвал классическим, достойным подлинника.

Вслед за повестью В. Ф. Одоевского «Мартингал» и поэмой А. Н. Майкова «Машенька» шла повесть Тургенева «Три портрета», а за ней — статья Никитенко «О характере народности в древнем и новейшем искусстве», положительно оцененная Белинским. Обширный раздел поэзии был представлен переводами Тургенева из Байрона и Гёте, двумя стихотворениями Майкова, четырьмя стихотворениями Некрасова («В дороге», «Пьяница», «Отрадно видеть…», «Колыбельная песня») и. наконец, стихотворением В. А. Соллогуба «Мой autographe». Сборник заключала статья Белинского «Мысли и заметки о русской литературе».