Некрасов

В зале было жарко, ярко горели настенные бра и люстры, дамы тихонько обмахивались веерами, пахло духами и еще будто бы ладаном, точно в церкви. Яркие огни, духота, тишина — все это напомнило Некрасову заутреню; казалось, вот-вот выйдет могучий протодьякон и провозгласит что-нибудь рыкающим басом, а вслед за ним запоет детский или девичий хор ликующее «Христос воскресе». Но вместо хора зал заполнял голос Тургенева.

«Что за странная мысль выйти на сегодняшний вечер со статьей? — думал Некрасов. — Его слушают так почтительно, потому что он — Тургенев. Если бы это читал кто-нибудь другой, публика давно начала бы чихать и кашлять…»

Он недружелюбно посмотрел на Тургенева и вышел из зала, довольно громко шаркая подметками. Все последние дни он не мог без чувства обиды думать о Тургеневе. Тургенев на деле показал, что не желает ничего общего иметь с «Современником»: новый свой роман, который публика ждала с таким нетерпением, он отказался дать «Современнику». Некрасов до сих пор не мог простить ему этого! Как он просил его, какие блестящие условия предлагал ему за эту вещь, — все оказалось напрасным!

Некрасов еще не читал этого романа, но кое-кто уже говорил ему, что «Накануне» вызовет разноречивые мнения. Это было слабым утешением. Да, еще год назад «Современник» открывал свой первый номер «Дворянским гнездом», а теперь «Накануне» украшает первую книжку «Русского Вестника»!

Некрасов прошелся по пустому фойе, выпил в буфете бокал фруктовой воды и, закурив сигару, опустился в кресло. Пробегавший мимо на цыпочках юноша с распорядительским бантом остановился и посмотрел на него с удивлением.

— Вам нехорошо, Николай Алексеевич? — спросил он встревоженным шепотком. — Вы не заболели? Сейчас ваш выход.

— Не беспокойтесь, — хрипло ответил ему Некрасов. — Я совершенно здоров, просто в зале слишком жарко.

Юноша, беззвучно скользя но паркету, побежал дальше, а Некрасов, услышав, что в зале снова начались крики и аплодисменты, пошел в комнату за сценой…

На эстраду он вышел сгорбившись и опустив голову. Аплодисменты вспыхнули и стихли, легкий шорох пробежал по рядам, точно люди усаживались поудобней, приготовляясь слушать долго и внимательно. Некрасов пробежал взглядом по рядам, но лица, как белые пятна, мелькали, не запоминаясь. Вон, кажется, улыбнулся ему ободряюще Добролюбов, вон Щербина зашептал что-то на ухо сидящему перед ним человеку… А зачем явился сюда вон тот, точно отекший от водянки толстяк? Он явно собирается спать, он, вероятно, и раньше спал, — такие сонные, опухшие у него глаза.

Почему-то именно на толстяке остановился взгляд и к нему, выбранному из всей публики, полетели первые слова:

Еду ли ночью по улице темной,
Бури ль заслушаюсь в пасмурный день…

Голос поэта звучал глухо, напряженно, точно какая-то тяжесть лежала на груди его и мешала читать. Шорох в зале давно прекратился. Люди сидели, точно завороженные этим голосом, горькими словами, угрюмой картиной, нарисованной поэтом. Люди забыли, где они, забыли о своих соседях, обо всем, что слышали только что. Некрасов почувствовал это, и страшная связанность, которую он ощущал в момент выхода, исчезла…

Вечер прошел с большим успехом. Всех выступавших встречали и провожали рукоплесканиями и криками «браво». В конце чтения торжественно было объявлено, что государь прислал Литературному фонду тысячу рублей и просил передать, что это его ежегодный взнос. Словом, все казалось необычным и праздничным; настроение у присутствующих в зале было приподнятое, и публика, отхлопав себе ладони, разошлась довольная и взволнованная.

Когда Некрасов натягивал шубу, к нему подбежал запыхавшийся Добролюбов и, схватив его за рукав, зашептал умоляюще:

— Николай Алексеевич, милый, прекрасный, прошу вас, проводите домой Ольгу Сократовну. Мне нужно поехать в один дом. Ну что вы улыбаетесь? — в семейный, почтенный дом, где я обещал быть. Там есть девушка… я вам потом расскажу. Так проводите? А мне дайте вашу лошадь — я ужасно опоздал…

— Ветрогон вы и изменник, — с шутливой укоризной сказал Некрасов. — Сваливаете на друзей своих дам. Ну, где она, ваша бывшая пассия? Провожу ее, из уважения не к вам, а к Николаю Гавриловичу.

Он разыскал Ольгу Сократовну, сказал ей, что Добролюбову нужно немедленно ехать работать, и предложил себя в провожатые.

Из Пассажа они вышли втроем. К ним присоединился внезапно оказавшийся в одиночестве Тургенев. Они галантно поддерживали под руки даму, которая весело и оживленно болтала, поворачивая то к одному, то к другому красивую головку в белой меховой шапочке.