Некоторым образом драма

Индейцы прятались в вигвам,
И у слонов тряслись поджилки,
Когда Земля, треща по швам,
Рождала в муках Прижкофилки.

Под ветра свист и плески луж
Юпитер взял его с подстилки,
Взглянул и имя рек: Ваюж!
– Ваюж! – воскликнул Прижкофилки.

С корнями вырвав старый клен
И растерев его в опилки,
Пошел, беспечен и силен,
Бродить по свету Прижкофилки.

Шли годы, отрок возмужал,
Поднакопил умишки, силки,
И славу громкую стяжал
Четырехглавый Прижкофилки.

Раз брел он полем через рожь
И встал в раздумье на развилке.
«Пойдешь направо – пропадешь!» —
Прочел на камне Прижкофилки.

«Поедешь прямо – сгинешь тож:
Сиречь убьют тебя громилки».
Волнует ветер в поле рожь.
Стоит шарагой Прижкофилки.

«Налево ж, – надпись говорит, —
В пивной готовят бак горилки
И от зари и до зари
Ждут осьминога Прижкофилки».

Возликовал тогда Ваюж
И побежал что было силки…

«Ваюж» – первые буквы имен: Виктор, Алексей, Юлий, Жорес.

«Прижкофилки» – первые слоги от фамилий: При-жимайлова, моей, Филиппова и Кирносова. Мы организовали этакую подпольную «Зеленую лампу».

Автор стихов – Алексей Кирносов.

Войну он провел в США, где его отец служил в военно-морской миссии. Кирносов знал английский, играл на рояле, очень легко писал отличные стихи и отчаянно хулиганил. Забраться в Мариинский театр по фонарному столбу – это невинная шутка, этакая проказа обаятельного шалопая. В результате из училища его вышибли первым.

Примыкал к нашему кружку и Илья Эренбург. Илья был на курс младше, но тоже писал стихи. По слухам (сам он эти слухи не особенно опровергал), Илья был племянником настоящего Ильи Эренбурга, который нам очень нравился – «Падение Парижа»? Какая-то француженка Мадлен или Жужу?…

Илья выступил с такой декларацией:

Я хочу, чтоб цемент слов был точен,
Чтобы был отточен рифмы штык,
Чтоб, как речь вождя, был прям и точен
В душу проникающий язык.
Но удача не придет случайно,
Труден путь, победа нелегка…
Я решил найти разгадку тайны
В строгой технологии стиха.

Под вождем, конечно, подразумевался Сталин. Илье ответил Жорес Прижимайлов:

Милый мой, запомни, что без чувства
Виршами становятся стихи,
Что основа каждого искусства —
«Сердца песнь и веянье стихий».
И не влезть тебе парнасской кручей,
Как ты льдины в строчки ни пихай,
Так что лучше ты себя не мучай
Строгой технологией стиха.

Илья совету друга внял, вскоре перестал мучить себя строгой стихотворной технологией и очутился в интендантском училище. На службе показал себя отличным офицером, командовал тылом одного из флотов, а недавно звонил мне, но почему-то мы не встретились.

У его критика судьба сложилась драматичнее. В одну из ночей перед окончанием второго курса из наших рядов исчезло несколько десятков человек. Это были ребята, родственники которых в разные прошлые годы были репрессированы или побывали в оккупации. Всех замели тайком, ночью, и отвезли в Первый флотский экипаж, где спороли курсантские погоны и отправили в разные захолустные дыры рядовыми. Жорес угодил в роту аэродромного обслуживания в Котлах. Его отец сел еще в 37 году, но семья упрямо надеялась на то, что тот жив и рано или поздно вернется.

Помню, по просьбе Жореса я обратился к своему отцу, который тогда был помощником прокурора Октябрьской железной дороги. Отец очень не любил встревать в подобные дела, а мне было тяжело его просить, но все же я решился. Через неделю он велел передать дружку, чтобы они своего отца не ждали.

Вот письмо от Жореса, которое я получил 26.06.50 года в Кронштадте, где проходил штурманскую практику на минном заградителе «Урал»: