Читаем Некоторые вопросы теории катастроф полностью

Вероятно, в 44 году до н. э., десять дней спустя после предательского убийства Цезаря, Брут чувствовал примерно то же, что и я, когда вернулась в школу после весенних каникул. Прогуливаясь по пыльным тропинкам Форума, Брут наверняка не раз сталкивался с таким явлением суровой реальности, как «остракизм школьных коридоров». Основные принципы: «обходи по широкой дуге» и «приближаясь к прокаженному, фиксируй взгляд чуть выше головы оного – пусть вообразит на миг, будто бы ты заметил его/ее жалкое существование». Надо думать, Брут испытал на себе все разнообразные способы «смотреть сквозь». Самые впечатляющие: «притворись, будто Брут – прозрачный шарфик» и «притворись, будто Брут – окно с видом на школьный двор». А ведь он когда-то пил с этими людьми разбавленное вино, сидел рядом с ними в Большом цирке[410] и вместе со всеми радовался, когда опрокидывалась колесница, купался с ними голышом в общественных банях – и в горячем, и в холодном бассейне. Теперь все это ничего не значило. Удар ножом в спину Цезаря покрыл Брута вечным несмываемым позором.

По крайней мере, Брут что-то реально сделал, пусть и не однозначно положительное. Он привел в исполнение тщательно разработанный план захвата власти в уверенности, что действует ради блага Римской империи.

А я вообще ничего не сделала.

– Помнишь, все так ею восхищались, а мне от нее всегда было не по себе, – говорила на уроке углубленной литературы Люсиль Хантер. – Видела, как она конспекты пишет?

– Ага.

– Прямо головы не поднимает. А на письменной контрольной все время шевелит губами. У меня бабушка во Флориде так делает, когда выписывает чеки или смотрит «Колесо Фортуны», а мама говорит, у нее старческий маразм.

– А мне сегодня утром Синди Уиллард сказала, – вмешалась Доннамара Чейз, наклоняясь через парту, – что Лула Малони на уроке испанского при всех сказала…

Почему-то и Люсиль, и Доннамара постоянно забывали, что на литературе я сижу позади Доннамары – миз Симпсон с самого начала отвела мне это место. Доннамара обернулась передать мне распечатку по «Братьям Карамазовым», еще тепленькую, только что из ксерокса, увидела меня и тревожно оскалилась, показывая длинные острые зубы (см. статью «Венерина мухоловка» в кн. «Флора Северной Америки», Стернс, 1989).

– Может, она переведется в другую школу? – размышляла вслух Энджел Оспфри в четвертом ряду.

– Обязательно! – зашептала Бет Прайс. – Ждите в скором времени объявления, что ее папаша, менеджер такой-то корпорации, повышен в должности до начальника филиала в городе Шарлотта.

– Интересно, какие были ее последние слова, – заметила Энджел. – Ханны, в смысле.

– Я думаю, Синь тоже недолго осталось, – вякнула Мейкон Сэмпинс. – Мильтон ее ненавидит. Я сама слышала, он говорил, цитирую дословно: если встретит в темном переулке, нашинкует ее, как Джек-потрошитель.

На углубленной физике Криста Джибсен сказала:

– Знаете, как говорят: лучше не испытать славы и богатства, тогда не будешь страдать, когда всего этого лишишься. Спорим, это как раз про Синь! Если был знаменитостью, а потом все потерял, это же самая страшная пытка. Подсядешь на кокаин, потом долго лечишься, а как выпишешься – начинаешь снимать фильмы о вампирах.

– Это ты содрала с «Правдивой голливудской истории», серия про Кори Фельдмана, – сказал Люк Басс по прозвищу Дальнобойщик.

– Мамашка Рэдли на радостях прыгает выше луны, – сообщил Питер Кларк по прозвищу Нострадамус. – Празднует возвращение Рэдли на вершину. После таких приключений девчонка не потянет выступать с речью на окончании учебного года.

– А еще говорят… Нет, лучше помолчу, не хочу сплетничать.

– Что, что?

– Она – лесбиянка, – высказалась Лонни Феликс в среду на лабораторной по физике (тема: «Симметрия в физике. Действительно ли твоя правая рука – правая?»). – Такая, как «Эллен», а не вроде Энн Хеч[411], когда и так, и так.

Лонни встряхнула собранными в хвост волосами (длинные, белокурые, по фактуре похожи на кукурузные хлопья), демонстративно посмотрела на меня с моей напарницей по лабораторке, Лорой Элмс, и наклонилась поближе к Сэнди Квинс-Вуд.

– Наверное, Шнайдер была такая же. Поэтому они и уединились в лесу посреди ночи. Не знаю уж, как у них этим делом занимаются, но видно, что-то пошло не так. Сейчас полиция пытается разобраться. Потому-то расследование так затянулось.

– Точно такую историю показывали вчера в «Место преступления: Майами»[412], – рассеянно отозвалась Сэнди, что-то записывая в тетрадку. – Вот не знали мы, что сюжеты из детективного сериала прямо у нас в школе происходят.

– Слушайте, может, вы заткнетесь, а? – сказал, обернувшись к ним, Зак Содерберг. – Тут некоторые пытаются разобраться в законах отражения.

– Извини, Ромео! – хихикнула Лонни.

– Да, давайте потише, будьте так добры! – попросил временный учитель на замену, лысый дядечка по имени мистер Пайн.

Мистер Пайн улыбнулся, зевнул, потянулся, открывая на обозрение пятна от пота под мышками размером с хороший блин, и снова погрузился в изучение журнала «Загородный дом. Стены и окна».

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги