Некоторые вопросы теории катастроф

Раньше я бывала у Ханны только вместе с Джейд и всей компанией. В доме пахло тушеной морковкой, Луи Армстронг ворковал, словно лягушачий хор, – а сейчас было полутемно и пусто, как в кабине разбившегося самолета. На меня напала клаустрофобия. Собаки настороженно выглядывали из-за голых ног Ханны, а их тени медленно подползали ко мне. В гостиной настольная лампа с длинной гусиной шеей высвечивала разбросанные на столе бумаги – журналы, какие-то квитанции.

– Хочешь чаю? – спросила Ханна.

Я кивнула. Она слегка сжала мое плечо и скрылась в кухне. Я села в бугристое клетчатое кресло возле проигрывателя. Трехногий пес Броди с физиономией дряхлого капитана дальнего плавания, недовольно гавкнув, проковылял ко мне и ткнулся холодным носом в ладонь, будто передавая тайное послание. В кухне покашливали кастрюли, заскулил водопроводный кран, коротко простонал ящик буфета. Я старалась сосредоточиться на этих обыденных звуках, потому что, честно говоря, мне было не по себе. Я ожидала увидеть Ханну в махровом халате, встрепанную, с припухшими со сна глазами и услышать: «Боже милостивый, что случилось?» Или же она, проснувшись от звонка, подумала бы, что в дом ломится разбойник с большой дороги, жаждущий манной кашки и женщины, или пылающий местью бывший возлюбленный с татуировкой на фалангах пальцев («ВА-ЛЕ-РИ-О»).

И я совершенно не ожидала этого картонного приветствия с еле заметной складкой между бровей – как будто Ханна слышала все наши сегодняшние разговоры о ней, включая и то, как Джейд обвиняла ее чуть ли не в связях с Мэнсоном, и то, что происходило у меня в голове, когда реальность Коттонвуда столкнулась с реальностью Зака Содерберга, на несколько мгновений оглушив меня до беспамятства. Я поехала к Ханне (на скорости сорок миль в час[325], едва не свихиваясь от страха, когда передо мной возникал автофургон или стена тюльпанных деревьев), потому что ненавидела папу, а больше деваться мне было некуда, но все-таки я надеялась, что Ханна каким-то образом отменит все те, другие разговоры, сделает их смешными и ничего не значащими, как одно-единственное научно подтвержденное наблюдение буллерова скворца (Aplonis marvornata)[326] могло бы перевести эту птицу из разряда вымерших в суровый, но все же намного более оптимистичный список видов, находящихся под угрозой вымирания.

А в итоге, когда я увидела Ханну, стало только еще хуже.

Папа всегда предупреждал, как опасно воображать людей, рассматривая их мысленным взором, – из-за этого забываешь, какие они в действительности, со всеми их противоречиями, а противоречий в каждом человеке не меньше, чем волос на голове (от ста до двухсот тысяч). Мозг ленив и потому приглаживает образ человека, подгоняя его под какую-то одну основную черту, например пессимизм или неуверенность в себе (а если очень ленив, определяет совсем примитивно: хороший или плохой). Судить человека по одному отдельно взятому признаку – большая ошибка, чреватая самыми неприятными сюрпризами.

Вздохнула кухонная дверь, и снова появилась Ханна, неся на подносе обмякший кусочек яблочного пирога, бутылку вина, бокал и чайничек с чаем.

– Давай-ка прибавим света.

Ханна спихнула босой ногой со столика «Нэшнл джиографик», телепрограмму и несколько писем и поставила на их место поднос. Потом включила желтую настольную лампу рядом с пепельницей, набитой окурками, похожими на раздавленных червяков. Масляный свет плеснул на меня и на мебель.

– Простите, что явилась вот так и мешаю, – сказала я.

– Что ты, Синь! Знаешь ведь, ты всегда можешь ко мне обратиться.

Слова были правильные, а смысл… вроде бы и здесь, но как будто уже с чемоданом в руке, сейчас в дорогу.

– Это ты прости, если я кажусь немножко… не в форме. Вечер был тяжелый. – Ханна, вздохнув, сжала мою руку. – Я правда рада, что ты пришла. Вместе не так одиноко. Можешь переночевать в гостевой комнате, незачем тащиться домой среди ночи. А теперь рассказывай!

Я поперхнулась. Было непонятно, с чего начинать.

– Мы с папой поругались…

Ханна, кусая губы, начала аккуратно складывать бумажную салфетку равнобедренным треугольником, и тут неожиданно зазвонил телефон. Почти человеческий вопль – телефон у Ханны был древний, шестидесятых годов, наверное куплен за доллар на дворовой распродаже. Сердце у меня мелодраматически заколотилось в груди (см. героиню фильма «Зыбучие пески»[327] в исполнении Глории Свенсон).

– Фу, черт! – с досадой прошептала Ханна. – Подожди секунду.

Она исчезла за кухонной дверью, и телефон умолк.

Я прислушалась, но услышала только тишину и звяканье собачьих ошейников – потревоженные собаки зашевелились спросонья. Ханна почти сразу вернулась, все с той же напряженной улыбкой, похожей на маленького ребенка, которого насильно вытолкнули на сцену.

– Это Джейд звонила, – сообщила Ханна, снова усаживаясь на диван.

[НАГЛЯДНОЕ ПОСОБИЕ 16.0]

Деловито, как хорошая секретарша, занялась чайником – приподняла крышечку, осмотрела плавающие внутри заварочные пакетики, потыкала их пальцем, словно снулую рыбу.

– Как я понимаю, вечер у вас прошел бурно?