Некоторые вопросы теории катастроф

Всего их было тринадцать штук, считая две на дальней стене, рядом с книжным шкафом. То ли эггног так подействовал, то ли еще что, но я почти сразу заметила в них некую странность. Не в том дело, что все плакаты были к иностранным фильмам, а если к американским, то на испанском, итальянском или французском языке, и не в том, что висели они ровненько, будто солдаты в строю, – с такой точностью никогда не развешивают учебные пособия, даже в кабинете математики (я чуть-чуть сдвинула постер к фильму Il Caso Thomas Crown и увидела возле гвоздя отчетливые следы карандаша – вот как тщательно Ханна выверяла расстояние).

[НАГЛЯДНОЕ ПОСОБИЕ 14.0]

На всех постерах, кроме двух («Per un Pugno di Dollari»[283] и «Fronte del Porto»[284]), были изображены поцелуи или объятия. Ретт, само собой, стискивал Скарлетт; Фред обнимал под дождем Холли и Кота («Colazione da Tiffany»[285]); тут же рядом Райан О’Нил в «Historia del Amor»[286] пылал страстью к Эли Маккгуайр; Чарльтон Хестон из «La Soif du Mal»[287] обхватил Джанет Ли, так что у нее голова неудобно запрокинулась, а Берт Ланкастер с Деборой Керр[288] явно нагребли песка в свои купальные костюмы.[289] Еще интересно, с какого ракурса была снята женщина-актриса на всех постерах без исключения. На любом из этих кадров могла быть запечатлена сама Ханна. Та же ломкая фигурка, тот же четкий профиль, те же волосы, падающие на плечи.

Странно – она не производила впечатления пустоголовой особы, окружающей себя изображениями немыслимой любви. Мне даже взгрустнулось, когда представила, как Ханна дотошно размещает на стене эту подборку.

– В комнате женщины всегда найдется какой-то предмет, какой-то штрих, который с полной откровенностью выражает ее душу, – говорил папа. – У твоей мамы это были, конечно, бабочки. Уже по тому, с какой заботой она их высушивала, оформляла и хранила, можно было догадаться, как много они для нее значат, но и каждый экземпляр в отдельности позволял оценить всю сложность и многогранность ее личности. Возьмем, к примеру, великолепную лесную королеву. Здесь отразилась царственная осанка твоей мамы и ее страстное восхищение природой. Муаровая перламутровая олицетворяет ее материнский инстинкт и глубокое понимание нравственного релятивизма. Наташа видела мир не черно-белым, а в размытых тонах, какой он и есть на самом деле. А тигровая мимикрирующая? Наташа могла изобразить всех великих актрис и актеров, от Нормы Ширер до Говарда Кила[290]. В каком-то отношении чешуекрылые и были ею – потрясающе красивые и душераздирающе хрупкие.

Сама не знаю, почему в ту минуту я подумала о бабочках. Наверное, потому, что постеры точно так же «с полной откровенностью» отражали Ханну. Может, Берт Ланкастер и Дебора Керр на пляже – это ее азарт к жизни и ее страстная любовь к морю, откуда произошла вся жизнь на земле, а постер к «Bella di giorno»[291], где у Катрин Денёв не виден рот, – ее вечные секреты, тайны, Коттонвуд.

– Вот черт! – раздался у меня за спиной голос Джейд.

Она швырнула толстый том в мягкой обложке, так что книга, трепеща страницами, врезалась в оконное стекло.

– Что такое?

Джейд молча, тяжело дыша, указала на упавшую книгу. Я подошла к окну и подобрала книгу с пола.

На передней обложке – фотография мужчины. Заголовок оранжевыми буквами на сером фоне: «Черный дрозд поет ночью. Биография Чарльза Майлза Мэнсона»[292] (Айвис, 1985). И обложка, и страницы основательно потрепаны.

– И что? – спросила я.

– Ты что, не знаешь, кто такой Чарльз Мэнсон?!

– Знаю, конечно.

– Почему у нее эта книга?

– Мало ли у кого она есть. Это самая полная его биография.

Мне не хотелось уточнять, что у меня тоже имеется такая книга – папа включил ее в программу курса, который читал в Рокуэлле, в Университете штата Юта (семинар «Характерные черты бунтовщика по политическим мотивам»). Автор книги, англичанин Джей Берн Айвис, потратил сотни часов, опрашивая бывших членов «Семьи» Мэнсона, а их в свое время было не меньше ста двенадцати человек, так что объем собранной информации заслуживает уважения. Во второй и третьей частях рассказано, как возникла и в чем состояла идеология Мэнсона, как проходила повседневная жизнь секты, как строилась ее иерархия (в первой части содержится подробный психоаналитический разбор тяжелого детства Мэнсона; этот раздел папа не очень высоко ценил, поскольку не был поклонником Фрейда). Биографии Мэнсона и ее сравнению с книгой Мигеля Нельсона «Сапата»[293] (1989) папа посвящал два-три занятия под общим заголовком «Борец за свободу или фанатик?».