Некоторые проблемы истории и теории жанра

По традиции она всё ещё делится на два рукава. Однако и факты научного знания и, главное, творческий метод науки, хотя и в неодинаковой мере, выступает жизненным источником и составной частью метода фантастической литературы вообще, какой бы эпитет к ней ни прилагать. Фантастический зонд залетает туда, где художник больше всего ограничен в непосредственном наблюдении жизни. И если уж не обходится без научных ориентиров писатель-реалист, то надо ли доказывать то же самое для фантаста, создающего чисто воображаемый мир.

В материалах анкетного опроса о том, существует ли разумная жизнь на других планетах, по проблеме научной и в то же время фантастической, встречается примечательное суждение: "Фантастика без науки оскорбительна"[419]. Подразумевается, конечно, не тематика: непродуктивна фантастика, пытающаяся проникнуть за горизонт известного отрекаясь при этом от реализма научного мировоззрения, от способа овладения действительностью, разработанного научным познанием.

Истинность творческого метода - общая проблема художественной мысли и поэтому касается любого типа фантазии. Отказ на словах некоторых писателей от научных координат только лишь потому сравнительно редко приводит, в самом деле, "в никуда", что чем крупнее личность художника, тем затруднительнее избежать научного понимания мира, которым пронизана вся современная жизнь. И тем насущнее пути научнойфантастики, - не как субъективного приёма, который можно принять или отвергнуть ради чистой условности, в зависимости от решаемой художественной задачи или творческой индивидуальности. Научную фантастику можно назвать подсистемой художественного реализма, целесообразной в определённых условиях.

* * *

Восприятие фантастики как "литературы научных идей" - неотъемлемая предпосылка важнейшей её современной функции как "формы мыслей о будущем. Мыслей, слившихся с надеждой и уверенностью человека на лучшее"[420]. Такая трактовка жанра не нова, но совсем ещё не очевидна. Когда В.Ивашёва рассуждает в книге "На пороге XXI века" о том, что даже "произведения научной фантастики... не рождались мгновенно после (!) открытия любой новой страницы космических исследований"[421], то дело не только в том, что вся история литературы свидетельствует как раз об удивительной способности научно-фантастического жанра предвосхищать "те или другие открытия... науки и техники", а не отображать их задним числом. Вообще если бы искусство фиксировало одни только завершённые процессы, вся сумма художественных ценностей была бы представлена одним "историческим жанром"...

Своеобразие фантастики - в современном её понимании -определил бы так, - говорил В.Губарев в упоминавшемся диалоге с С.Абрамовым, - ЭТО ЛИТЕРАТУРА О БУДУЩЕМ", и на вопрос своего оппонента, "куда... должна быть направлена современная фантастика", уточнял: "На мирное "освоение будущего""[422].

Искусство "есть скорее организация нашего опыта на будущее"' чем на сегодняшний день, писал А.Выготский в известной монографии "Психология искусства"; искусство, по его мысли, есть "установка вперёд, требование, которое, может быть, никогда и не будет осуществлено, но которое заставляет нас стремиться поверх нашей жизни к тому, что лежит за ней"[423]. Научно-фантастическая литература не изобрела этой установки, но она разработала творческий метод для её реализации.

Установка искусства вперёд значилась ещё, вероятно, в мифопоэтических образах-тождествах: человек как мир, мир как человек, в жизненно важной ориентации первобытного человека, когда неведомое моделировалось предэстетическим чувством как "продолжение" непосредственного житейского опыта, в стихийном восприятии целесообразной гармонии бытия, которую наш пращур небезосновательно мерил "по себе" - венцу и эталону творения. И.Ефремов, разработавший проблему генезиса эстетического чувства в плане психофизиологической целесообразности[424], полагает, что в красоте и особенно в красоте человека реализуется "единственно совершенная возможность" бытия, что красота - та тонкая граница противоположностей, что являет собой осевую линию жизни и становления разума. По словам И.Ефремова, красота целесообразного есть "середина между двумя сторонами всякого явления, всякой вещи, которую видели ещё древние греки и называли аристон - наилучшим, считая синонимом этого слова меру"[425]. Чувство красоты, воспитываемое искусством, И.Ефремов полагает поэтому универсальным для всей духовной и материальной культуры, а нашу способность воспринимать и создавать красоту не просто одним из проявлений человеческой натуры, но концентрированным выражением творческой способности людского рода.