Некоторые не уснут. Английский диагноз (сборник)

Тоби ни разу не пригласил меня в дом своих родителей. Я имею в виду дом в Саффолке, а не в Испании. На самом деле, Тоби всегда отзывался о своих родителях, как о тиранах и агрессорах, и утверждал, что никак не контактирует с ними. За все те годы, что я знал его, он практически прикидывался сиротой, чтобы вызвать у меня сочувствие. И это была ложь. Все было ложью. Он был лжецом. Фальшивый насквозь, при этом утверждавший, что живя в безденежье, посвятил себя поискам чего-то по-настоящему странного. Он был иждивенцем, и двадцать три года жил за мой счет.

Лжец. Лжец. Лжец.

Добежав до воды, я упал на холодный мокрый песок и впился в него руками. Я содрогался от ярости настолько мощной, что стал чернее того жуткого моря.

А еще он женился. Женился. Как такое вообще возможно? В нашей жизни не было женщин.

Я вошел в нашу комнату, немного успокоившись, но все еще был нацелен на конфликт. Я заберу что-нибудь из имущества Тоби. Я решил это, пока рыдал на пляжных камнях, за тысячу лет стертых волнами в пыль. Будет правильно, если Тоби начнет теперь обеспечивать меня. Вернет долг, так сказать. Еще я испытывал триумф из-за того, что поел, пока он спал. Но Тоби просто сказал: «Я не голоден», когда я спросил его «Что собираешься делать с едой?», так что моя маленькая победа рухнула.

Я обнаружил его сидящим на кровати и курящим «косяк», запах которого учуял еще на первом этаже. Он нашел у меня в рюкзаке пакетик, где было «травки» на два «косяка», которыми мы должны были насладиться во время нашего визита в Нормандию. Пакетик был пуст. Всю «травку» он завернул в один «косяк», для себя. Его красные глаза были полузакрыты.

– Я хочу посмотреть артиллерийские батареи в Лонг-сюр-Мер.

– Что? Сейчас?

Он кивнул.

– Это единственные оставшиеся от «Атлантического вала» нацистов орудия.

Я не хотел, чтобы какая-то нетрезвая ночная экскурсия отвлекла нас от того, что нам необходимо было обсудить.

– Но там кромешная тьма.

– И что? – произнес он с такой иронией в голосе, что я заморгал и сглотнул.

Он посмотрел на кончик «косяка», превратившегося уже в окурок.

– А еще там есть укрепленный наблюдательный пункт. Из взрывоустойчивого бетона. Из тех орудий они могли поражать цели на расстоянии двадцати километров.

Почему он раньше об этом не упоминал? Это было очень характерно для его эгоистичной натуры. Планировать посещение чего-либо, но не делиться со мной своими планами заблаговременно.

– Там все разрушено или заперто, – сказал я. Но предполагать что-либо было бессмысленно, поскольку эти самые факты лишь усилили бы желание Тоби увидеть артиллерийские батареи.

Он посмотрел на меня и нахмурился.

– Разве не в этом весь смысл путешествия?

От гнева у меня перехватило дыхание, в ушах зашумело.

– И тот факт, что там кромешная тьма, – сказал он, – делает все еще более стоящим. И сейчас я обдолбанный в хлам, поэтому хочу побывать там, пока не протрезвел.

Зубы у него были коричневыми и блестящими, так что, похоже, он еще и прикладывался к бутылке, которую носил в куртке. Значит, мне придется осматривать все на трезвую голову? Похоже, что так, раз он употребил все наркотики.

Он поднялся с кровати.

– Идешь? – спросил он с таким усталым равнодушием, будто ему было действительно все равно, пойду ли я с ним.

– Боже, как же все изменилось.

– Что? Что ты сказал?

Я сглотнул. Сложно было собраться с мыслями, потому что я был очень зол, расстроен и чувствовал себя отвергнутым. Я боялся, что если раскрою рот, то расплачусь.

Он пожал плечами и направился к двери, перешагнув через мой раскрытый и брошенный рюкзак. Тот лежал на полу у моей кровати, где Тоби оставил его, порывшись и найдя наркотики.

Мы ехали к скалам в тишине. Он попросил меня остановиться возле старой тропы, ведущей наверх. Захотел подняться к орудиям с моря, в темноте, как американские рейнджеры в Пуэнт-дю-Ок в 1944 году.

– Ни за что, – сказал я.

Но выйдя из машины, я послушно последовал за ним по тропе к берегу, откуда он двинулся к площадке под артиллерийскими батареями. Я плелся за ним по хрустящей гальке, а затем по каким-то сырым камням к подножию крутой, поросшей травой скалы, на которую можно было подняться, лишь карабкаясь на четвереньках. Знак, висящий на заборе, запрещал доступ и предупреждал об обвалах. Местами, обращенный к морю склон холма представлял собой утес, обрывавшийся в яростные волны, которые разбивались о черные камни. Но должен ли я был следовать наверх за Тоби и слабым светом его фонарика? Было слишком опасно.

– Ни за что, Тоби.

Без какого-либо совета или слова поддержки он встал на четвереньки и пополз. Какое-то время я колебался, затем двинулся вслед за звуками впереди меня. Через несколько минут я остановился и крикнул Тоби, чтобы тот сбавил темп и направил на меня фонарик. Он выключил фонарик и рассмеялся. Но я забрался слишком высоко, чтобы спускаться в темноте обратно, и Тоби знал это. Он вынуждал меня лезть за ним, я уже едва не плакал от страха.