Некоторые не уснут. Английский диагноз (сборник)

Закончив, он сигнализирует мне хрюканьем, и я забираю у него фляжку. Крепко завинчиваю крышку и вижу, как дрожат у меня руки. Когда я несу фляжку обратно к маленькому белому столику, внутри у меня будто все переворачивается. Голод с урчанием просыпается во мне, и я чувствую, как Саул улыбается у меня за спиной. В прошлом я только добавлял молоко в чай, но теперь не в силах устоять перед таким изысканным лакомством. По ночам мне снится молоко.

* * *

Закончив работу, мы снова идем в место, которое Саул называет домом. Дом на холме, защищенный забором и скрытый деревьями и тьмой. В автобусе кроме нас уже никого нет, и мы сходим возле больших дубов у подножия холма. Затем автобус разворачивается, словно сам по себе, потому что водитель не перестает таращиться на нас.

Основание холма опоясывает изгородь из старых железных прутов с заточенными концами, но у Саула есть ключ от тяжелых ворот, которые мне не сдвинуть с места. Он отпирает замок, и мы проходим за ворота. Они с грохотом захлопываются у нас за спиной.

В полном молчании мы двигаемся сквозь черные зазоры между стволами деревьев. С земли поднимается тяжелый запах сосновых иголок и сорняков. Лиственный навес над нашими головами закрывает свет. Тьма давит на нас, и у меня появляется странное чувство. Лесные запахи наполняют мой мозг густой жирной сонливостью, которая обволакивает меня и забирается в глаза. Но деваться мне больше некуда, поэтому я следую за Саулом, ковыляющим вверх по тропинке в беспокойный лес. Я представляю себе детей, разбегающихся от мокролицей твари, идущей впереди меня. Порхающих словно маленькие призраки, как тогда, когда я сбежал и вслепую помчался в торговый центр, полный рождественских огней. Какой же переполох я устроил! Увидев свое отражение в одной витрине, я разрыдался, как ребенок. Большой, толстый, бледный ребенок. Это было очень давно, и с тех пор я больше не убегал.

Я несу молочную банку, которая теперь пуста и которую я должен приносить домой каждый день. Я иду, мотая головой из стороны в сторону. Где-то рядом порхают птицы размером с собак. Они шумят в подлеске, и их крылья хлопают, щелкая, как влажная кожа. Я не вижу их, но Саул говорил, что это остатки местной дичи. Не могу представить себе фазанов. Мой разум пытается увидеть зеленовато-голубых птиц, клюющих землю поблизости, но когда я слышу их, сердце у меня подпрыгивает к самому горлу. И так каждую ночь, хотя я не раз ходил через эти деревья.

Когда мы поднимаемся мимо огромных дубов и хвойных деревьев, Саул издает запах. Что-то бурлит в его дряблом теле и пахнет серой. Теперь я издаю такой же запах. Это от молока. От тех галлонов вспененной сладковатой жидкости, которые мы поглотили.

Пройдя несколько акров темного леса, мы подходим к домам, которыми семья Саула владеет дольше, чем они помнят. От подножия холма эти два белых здания не видно, поскольку они скрыты резко сгущающемся в этом месте лесом. Верхние ветви деревьев переплетаются над заостренными, крытыми красной черепицей крышами, заслоняя собой звезды. И лишь оказавшись в центре сада, через маленькую дыру в верхушках деревьев можно увидеть небо, будто ты находишься на дне огромной чаши с неровными краями.

Вернувшись из своего первого побега, я, двигаясь на четвереньках, целую вечность пытался отыскать садовые ворота – настолько я был напуган громким хлопаньем крыльев в окружающем меня лесу. В конце концов, лишь мой желудок смог привести меня к воротам и домам, где хранилось молоко.

Пройдя через скрытые ворота и изгородь из деревьев, первое, что мы видим, это бледную лужайку. Здесь растет молочно-зеленая трава. Она короткая и мягкая, а почва под ней черного цвета, если ковырнуть пальцем. Лужайка идеально ровная и приятно пахнет. Удивительно, что среди всех этих деревьев находится такой круг травы. Будто вершина холма была подстрижена специально для домов и танцев, о которых я грезил.

Сегодня вечером, как только я оказываюсь в саду, эта трава привлекает мое внимание, и я задерживаю на ней взгляд. Она растет в моих снах. Иногда посреди ночи я представляю себе, что просыпаюсь лицом вниз, упираясь носом и ртом в мягкую перину лужайки и посасывая ее сахарные травинки. А еще эта сияющая под светом ярчайших лун, лужайка часто напоминает большой пруд. Я люблю смотреть на нее из окна и вспоминаю свои сны. Хорошие сны. Не те плохие, в которых по ее яркой поверхности двигаются всякие существа.

В домах сейчас тихо и темно. В окнах нет света, и своими квадратными белыми стенами они напоминают мне сараи, в которых живут фермерские животные. Вокруг большой прочной постройки нет ни цветов, ни кустарника. Она разделена на два дома тонкой внутренней стеной. Каждая задняя дверь обращена на молочное пастбище и ведет на кухню. Словно одинокие часовые эти дома сторожат небо, скрытые для лежащего под ними мира.