Неизвестный Кафка

125. Мою плодовитость обеспечивает питание. Тот сладкий сок, который поднимается вверх от моего молодого корня.

126. Вскочив из-за стола, все еще с кубком в руке, я гонюсь за врагом, который вынырнул из-под стола напротив меня.

127. Когда он вырвался, добрался до леса и исчез, был уже вечер. Впрочем, дом ведь стоял в лесу. Городской дом, по-городскому, как положено построенный, с эркером в городском или пригородном вкусе, с маленьким, огороженным решеткой палисадничком, с занавесками из тонкой ячеистой ткани на окнах, — городской дом, стоявший тем не менее совершенно уединенно. И наступил зимний вечер, и здесь, в чистом поле, было очень холодно. Но ведь это было совсем не чистое поле, а городской перекресток, потому что за угол заворачивал вагон трамвая; тем не менее это было все же не в городе, потому что этот вагон не ехал, а с незапамятных времен стоял там, навсегда застыв в таком положении, словно заворачивает за угол. И вагон был с незапамятных времен пуст — и это даже вообще был не трамвайный вагон, а вагон на четырех колесах, но в смутно льющемся сквозь туман лунном свете мог напоминать все что угодно. И городская мостовая здесь была, с мощением наподобие плиточного — с идеально пригнанными плитками, но это были лишь сумеречные тени деревьев, лежавшие на заснеженной проселочной дороге.

128. То, как этот маленький Борхер старается попасть в мой дом, можно назвать как угодно — и трогательным, и пугающим, и отвратительным. Впрочем, он всегда был юродивым; непригодный ни для какой работы, брошенный своей семьей, кормящийся чем Бог пошлет, он слонялся целыми днями по округе, чаще всего — на болоте. Иногда он день и ночь лежал дома в углу, потом опять пропадал из дому на много ночей.

Мне эти сельские дурачки в последнее время не дают покоя. Дурачок-то он с давних пор, но только меня это касалось не больше, чем любого другого.

Вот опять внизу что-то повисло на садовой калитке. Я выглядываю в окно. Разумеется, это опять он.

129. Если ты хочешь, чтобы тебя ввели в незнакомую семью, ты находишь какого-нибудь общего знакомого и просишь его оказать тебе эту любезность. А если никого не находишь, то набираешься терпения и ждешь, когда представится подходящая возможность.

В таком маленьком местечке, как наше, не представиться она не может. А не представится сегодня, так наверняка представится завтра. А если не представится, ты не станешь из-за этого сотрясать основы мироздания. Если эта семья как-то может обходиться без ваших встреч, то и ты как-нибудь — во всяком случае, не хуже — сможешь обойтись без них.

Все это само собой разумеется, и только К. этого не понимает. Не так давно втемяшилась ему в голову мысль внедриться в семейство нашего помещика, но он пытается действовать не теми путями, какие приняты в обществе, а прямо в лоб. Возможно, обычный путь кажется ему непомерно длинным — и небезосновательно, — однако тот путь, по которому пытается идти он, просто невозможен. При этом я не переоцениваю значительности нашего помещика: он разумный, прилежный, достойный человек, но не более того. Что надо от него К.? Может быть, он хочет получить работу в поместье? Нет, не хочет, он состоятельный человек и ведет беззаботную жизнь. Но, может быть, он любит дочку помещика? Нет-нет, в этом его заподозрить нельзя.^{122}