Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

ФОРСТ. Смотрите – вот невероятный документ! Я поражаюсь, как мне его дали! Штаб-квартира рейхсминистра Розенберга, строго секретно! Транспорты с картинами и иконами из русских музеев и храмов, подлежащие вечному хранению в рейхе. Опись номер семь, девять тысяч триста двенадцать картин и икон. Живопись русских художников, вывезенная из музеев Смоленска, Харькова и Вильнюса. Васнецов, Репин, Айвазовский, Левитан, Суриков… Смотрите, как все классифицировано… Картина номер тысяча девятьсот три, Куинджи… Полтора метра на восемьдесят один сантиметр. Масло. Ночной пейзаж с тремя деревьями на переднем плане, вдали высвеченный светом погост… Что такое «погост»? Очень поэтическое слово. Что-то вроде ярмарки?

СТЕПАНОВ. Почти… Это кладбище… Слушайте, но по такому тщательному описанию можно сразу же найти похищенное…

ФРАУ ФОРСТ. Ни в одном из музеев Европы этих картин нет…

СТЕПАНОВ. А где они?

ФОРСТ. Изучению этого вопроса я и посвятил жизнь…

ФРАУ ФОРСТ. Фрицу удалось узнать, что офицер, который составлял эти списки – Адельберт Форетц – сейчас живет в Эрлангене, под Нюрнбергом, он профессор теологии в отставке… Вот его подпись, видите?

СТЕПАНОВ. Сколько же ему лет?

ФОРСТ. 82 года 3 месяца 2 дня…

СТЕПАНОВ. Мумия!

ФРАУ ФОРСТ. Но зато прекрасно сохранившаяся мумия…

СТЕПАНОВ. А здесь чья подпись? Тоже Форетц?

ФОРСТ. Нет, это Фриц Штаубе. Офицер СС. После войны исчез, как в воду канул. Второй – Бунвехавен… Купил замок Голомберг во Франконии у бывшего посла Германии Форетца, дяди, кстати, вышеупомянутого Адельберта… А замок этот не простой… Гитлеровский рейхсминистр Розенберг свозил туда большую часть награбленных в России картин и икон. А потом все это исчезло. Бесследно. В архивах, которые мы сейчас открыли, эта проблематика словно обрезана. Создается впечатление, что Розенберг только вывозил краденое из России, а кто-то другой распоряжался судьбой этих ценностей… (Переключает фото в проекционном аппарате.) Вот он, Бунвехавен, правда очень плохой портрет, времен войны…

Замок Голомберг.

Входит СТЕПАНОВ, его сопровождает мужчина: это старый эсэсовец ПОЛЬ, служащий БУНВЕХАВЕНА; этих людей, как и ДОРНА, мы видели в прологе пьесы в апреле 1945 года.

ПОЛЬ. Я с трудом разбираю ваш канадский акцент. Я имел дела с американцами; начиная с сорок пятого их бригада стоит у нас в Ансбахе. Хорошие ребята… Так что я не до конца понял: какой у вас интерес к моему музею?

СТЕПАНОВ. Меня интересует не только музей, меня интересует весь ваш замок, господин Бунвехавен. В туристском проспекте написано, что вы купили земли и замок у бывшего посла Германии в Китае господина Форетца – вместе с музеем восточной живописи и зоопарком…

ПОЛЬ. Вы, случаем, не из пишущей братии?

СТЕПАНОВ. Не любите?

ПОЛЬ. Бесы. Как были, так и остались наймитами европейского капитала и большевистского НКВД.

СТЕПАНОВ. Браво! Люблю литые формулировки… Нет, ваш замок интересует меня, поскольку он уникален. Сами же пишете в проспекте: «Здесь расположен единственный в своем роде музей…»

ПОЛЬ. Очень хотите посмотреть? Завтра. Сегодня поздно, зверей надо кормить…

СТЕПАНОВ. Я заплачу.

К ним медленно и неслышно подходит человек; это БУНВЕХАВЕН.

БУНВЕХАВЕН. Не надо платить. Я покажу вам музей. Что вас интересует?

СТЕПАНОВ. Все.

БУНВЕХАВЕН. Вы – благодатный посетитель. Поль, принесите каталог.

ПОЛЬ уходит.

Как правило, слуги подозрительнее хозяев… Это помощник моего повара, он любит изображать из себя владельца замка… Я не мешаю ему – до тех, понятно, пор, пока это не переходит границы допустимого… Прошу вас, садитесь в это уникальное китайское кресло…

ПОЛЬ возвращается, приносит каталог. СТЕПАНОВ рассматривает его.

Я вижу, вы заинтересовались… Наши химики просили у меня право на исследование состава старых китайских красок – я отказал им. Зачем открывать секрет того, что невозвратимо умерло?

СТЕПАНОВ. Не вижу логики.

БУНВЕХАВЕН. Логика очевидна: более всего меня страшит девальвация прекрасного.

СТЕПАНОВ. Не столько краска создает прекрасное, сколько глаза мастера, его рука и сердце.

БУНВЕХАВЕН. Попробовал бы Дюрер поработать современными низкопробными красками – в условиях безнравственного авангардного малярства… Или Гоген… Или Верещагин…

СТЕПАНОВ. Дюрер – с его рукой, глазом, разумом – сам бы сделал краски, растер их, наладил…

БУНВЕХАВЕН. Видите, какова сила консерватизма немецкого мышления?! Я отделил краску и кисть от руки и глаза…

И вы… Один – ноль. Кстати, эти китайские картины принадлежат крысиному перу Ли Тай-бо, восьмой век…

СТЕПАНОВ. Династия Сун, острова возле Кантона… У вас есть подлинник?

БУНВЕХАВЕН. У меня четыре подлинника…

СТЕПАНОВ. Я преклоняюсь перед этим художником. Он жил на маленьком островке Сяо, сбежав от императора, который слишком уж любил его. Любовь императора тяжела, не каждому по плечу, особенно таланту, который обычно свободолюбив и сугубо индивидуален… Кстати, художник Ли краску себе делал сам… По-моему, у японцев есть рецепт…

БУНВЕХАВЕН. Я бы с удовольствием заплатил вам, получи мы его у японцев.

СТЕПАНОВ (смеясь). Сколько положите?