Неизвестные солдаты

24 июня 1941 года. Утро.

Вчера на самолете У-2 прибыл в штаб Западного фронта с пакетом. Остаюсь для связи до особого распоряжения.

Обстановка сложная. В полосе фронта действуют три армии: 10, 4 и 3-я. Связь с ними — от случая к случаю. Неизвестность парализует работу. Я, по существу, праздный наблюдатель. Бездействие выматывает нервы. Потому взялся за дневник, хочу сосредоточиться и подумать. Это — моя девятнадцатая тетрадь. Сотня, а то и больше чистых страниц. Листаю и думаю: что напишут на них начавшиеся теперь события?

Здесь, знакомясь с положением дел, вижу, как велики были наши просчеты. И беспечность. Раньше недостатки скрыты были внешним благополучием. А сейчас все прорехи зияют, колют глаза.

Трудно найти в истории случай, когда войска в первый день войны оказались бы в таком тяжелом положении. Вот он, Западный фронт. Подавляющее большинство дивизий возле границы содержалось по штатам мирного времени. Их нужно было пополнять и развертывать, прежде чем вводить в бой. Но дивизии с первого дня — в полосе военных действий.

Все началось не так, как надо, совсем не так. Утром 22 июня, когда пехота противника уже перешла границу, когда немецкие танки километров на десять углубились на нашу территорию, заместитель командующего фронтом генерал Болдин разговаривал по телефону с маршалом Тимошенко[2]. Доложил ему, что фашисты бомбят Гродно, Белосток, Кобрин, Брест и другие города, что нашу авиацию уничтожают на аэродромах, что немецкие самолеты с бреющего полета расстреливают наши войска и мирных жителей.

Тимошенко предупредил, чтобы войска фронта никаких действий против немцев не предпринимали. Авиацию использовать только для разведки. То есть фашистов нельзя бомбить, нельзя стрелять в них и отражать их атаки. Когда генерал Болдин высказал недоумение, нарком разъяснил ему: Иосиф Виссарионович считает, что нападение, возможно, является только провокацией некоторых германских генералов… В Москве еще надеялись уладить все мирным путём.

Впрочем, приказ не оказывать сопротивления дошел далеко не до всех дивизий. «Подвела» связь.

Да, мы слишком надеялись на то, что в ближайшее время войны не будет. Надеялись даже тогда, когда она уже началась…

Начальник штаба фронта генерал Климовских сказал мне сегодня: «Я, кажется, сойду с ума!» Верю ему. Пехотные дивизии, укомплектованные меньше чем наполовину, танковые корпуса, сколоченные только этой весной, имеющие лишь половину штатной техники, отсутствие связи с войсками — да мало ли еще что!

Талдычим мы друг другу о том, что современная война маневренная, война на колесах. А дошло до дела — колес не оказалось. Из народного хозяйства фронт должен был получить машины для укомплектования тылов, но где эти машины — один черт знает. Все не ждали, все не готовы. Дивизии — без транспортных средств. Обозы не могут поднять даже одного комплекта боеприпасов. Здесь, в тылу, склады. Огромные и нетронутые. А с чем воюют войска — неизвестно. Не налажена даже доставка патронов. В артиллерийских частях не оказалось тягачей для буксировки орудий. Горючее танковым дивизиям не доставляется. Добывают по способности. Фронт реквизирует машины. Но мало. А когда они прибудут — неизвестно. И прибудут ли? Железные дороги забиты. Немцы бомбят узлы.

Пишу не чернилами — кровью. Ведь и я в какой-то доле повинен во всем. Видел? Да, видел кое-что. Надо было требовать, добиваться, ломать стену!

Мы здесь сидим в лесу, в тихом месте. Все чисто, аккуратно. Прямые аллейки для прогулок посыпаны желтым песком. Немецкая авиация еще не обнаружила нас и ни разу не нарушила штабного благополучия. Только потому, что не знает. У фашистов полное превосходство в воздухе. Контрудары наших танковых частей срываются в самом начале: немцы бомбят их при подходе к фронту, при занятии исходного положения.

Очень и очень тяжело на душе. Я верю: все это ненадолго. Все переменится скоро. Там, сзади, — резервы, армии, техника. Но все равно. Ученик, получивший двойку, переживает, хотя и знает, что через день-другой исправит ее. Вот и я так же. Только сила переживаний больше в сотни и тысячи раз…

Вызывает генерал Климовских. Иду.

Тот же день. 21 час. На правом фланге между нашими войсками и войсками Северо-Западного фронта образовался разрыв шириной до ста пятидесяти километров. Через этот коридор движется танковая группа генерала Гота. Она уже взяла Вильнюс и повернула главные силы на Минск.

На левом фланге прорвались танки Гудериана. Они — в районе Слуцка и с часу на час могут повернуть по рокаде на Минск с юга. Угроза окружения очевидна. В образующемся мешке находятся войска наших 10, 4 и 3-й армий… Связь с этими армиями отсутствует, штаб фронта потерял руководство и влияния на ход событий не оказывает. На внешние обводы Минска выдвинулась 13-я армия с задачей не допустить соединения немецких клещей и удержать город. Но у армии слишком мало сил. Она не укомплектована и не развернута. По существу — это стрелковый корпус.

Есть сведения, что в районе Барановичей немцы задержаны прочной обороной. Непосредственной угрозы Минску с запада нет. Но с севера и с юга — большая.

До сегодняшнего дня фронт имел крупные резервы, способные исправить положение. Сейчас резервы брошены в бой. Сделано это вопреки мнению начальника штаба Климовских и некоторых других командиров.

Командующий фронтом генерал армии Павлов и начальник штаба Климовских «не сработались». Они притерпелись друг к другу и в мирные дни жили более или менее нормально. Но война сразу обнажила сущность каждого, столкнула людей лоб в лоб, без компромиссов.

Генерал Павлов еще молод. Это один из «новых», один из тех, кто быстро выдвинулся после 37-го года. Степан Степанович Ермаков, хорошо знающий его, сказал буквально так: «Назначен впопыхах за неимением лучшего». Очень волевой человек, волевой до жестокости. Хороший исполнитель от буквы до буквы, но сам ничего выдумать не может. Как многие ограниченные люди, неспособные охватить широкий круг событий, неспособные мыслить отвлеченно, он не любит штабную работу. Его пристрастие — взвод, рота. Тут он в своей тарелке. Все время пропадал в войсках.

Приедет на плац, ему приносят табуретку. Стоя на ней, он следит за учебой взводов, кричит, поправляет, топает ногой. Его боятся. Разносил командиров, смещал с должностей; бойцов по часу держал по стойке «смирно».

Откуда все это? По-моему, человек чувствует, что он не возвышается умственно над подчиненными. Ему обидно. Отсюда стремление к самодурству, стремление показать свою власть.

Павлов самоуверен до крайности, резок до нетерпимости. Самоуверенность мешает ему выслушивать советы других. А послушать есть кого. Начальник штаба Климовских — умный работник, грамотный теоретически, с широким оперативным кругозором. Они могли бы хорошо дополнять друг друга: знания Климовских и энергия Павлова. Но начальник штаба мягкий, интеллигентный человек. Он только предлагает, но не умеет настоять на своем. Его эрудиция — предмет насмешек Павлова, для которого начальник штаба — «бумажная душа».

Сегодня Климовских доложил об угрозе окружения и о принятых мерах. Выдвинул план. По-моему, правильный. Немцы в полосе фронта наступают, в основном, по четырем шоссе. Это факт. Они со своими машинами волей-неволей привязаны к хорошим дорогам. А наши части рассредоточены равномерно по всей линии фронта. Результат: немцы легко рвут тонкую цепочку. Исходя из сложившихся условий, Климовских предложил все резервы бросить на прикрытие шоссейных дорог.

Павлов назвал это глупостью и досужими выдумками. В окружение он не верит. Сам танкист, знает, как это бывает. Ну, прорвались в тыл танки, ну, паника. На одних танках много не навоюешь. Выдохнутся без пехоты. А чтобы задержать пехоту немцев на широком фронте, приказал развернуть резервные дивизии в полосах, положенных им по уставу, создать сплошной фронт.

Климовских пытался возражать. Это с ним редко бывает. Голос у него тихий, говорит медленно, рассудительно, академически. Павлов, не терпящий противоречий, взорвался, матерно обругал начальника штаба. Вероятно, не в первый раз. Климовских мигал смущенно. Вид у него был жалкий.

Тот же день. 23.30. Отрывался; отправлял донесение в Москву — сейчас улетел самолет. Происходит что-то непонятное. Павлов «создает фронт». Войска из-под Молодечно там крупная группировка), стоящие на пути танков Гота, брошены по бездорожью на запад, на Лиду, в леса и болота, где немцы и не появлялись. Павлов считает, что с Готом справится 13-я армия. Общая картина такова: немцы рвутся на восток по дорогам, а наши войска растягиваются по фронту, намереваясь сдерживать противника на полях и среди лесов.

Если правило связывает руки, надо рвать это правило. А Павлов не хочет или не может. Он уверен в своих действиях, как всегда. Он считает, что три армии окружить невозможно. Немцы растянут силы и угробят сами себя. Когда говоришь с ним, начинаешь верить, что он прав, так действует его непоколебимая убежденность…