– Это вам к деревне надо. Да побыстрей идите-то, в деревне наши уже.
От зарева пожаров и от ракет было теперь совсем светло. Разведчики вывели итальянцев к реке. Лодки и плоты продолжали перевозить бойцов, обратным рейсом уходили пустые. Игорь велел погрузить пленных.
Едва высадились на левый берег, подполковник, руководивший переправой, приказал идти на командный пункт дивизии: Булгаков был первым, вернувшимся с той стороны. Генерал Порошин не показал удивления, когда увидел Игоря. Выслушал доклад, уточнил, где встретилась им рота, посланная обеспечивать левый фланг. Приказал немедленно допросить пленных.
– Допрашивать некому, никто не знает по-итальянски, – возразил Игорь.
– Кто-нибудь из итальянцев наверняка владеет немецким языком. – Порошин помолчал, исподлобья взглянул на Булгакова. – А вам, товарищ политрук, кто разрешил идти с головным отрядом? У вас свои обязанности.
– Разрешил начальник политотдела, товарищ генерал, – подавил улыбку Игорь. – Нужен материал для доклада!
Прохор Севастьянович погрозил ему пальцем, но в это время телефонист протянул ему трубку, сказал значительно:
– Грач на проводе.
– Да, – говорил Порошин, светлея лицом. – Да, да! Ну, хорошо, хорошо! Сейчас дам команду. А ты закрепляйся. Теперь главное – закрепиться!
Он бросил трубку телефонисту и на секунду прикрыл глаза. Все, кто находился на КП, стояли молча.
– Взяли! – резко произнес генерал. – Бесстужев сидит на Лысой горе. Полковник!
– Я!
– Переправляйте третий батальон, переправляйте противотанковую артиллерию. Весь дивизион. Раздайте побатарейно каждому батальону. Закрепляйте фланги, это самое важное.
Начальству было теперь не до политрука Булгакова, и он ретировался незаметно, радуясь, что так хорошо кончилось дело. Этот Бесстужев, действительно, молодец! И еще Игорь подумал, что так и не выполнил поручение начальника политотдела, не подобрал ему нужные фамилии. Впрочем, одна фамилия есть – Парамонов. И те разведчики, которые были с ним. Надо только узнать, состоят ли они в комсомоле.
Опомнившись от неожиданности, итальянцы попытались вернуть господствующую высоту и отбросить русских за Дон. Бой не затихал трое суток. Двенадцать атак отбил закрепившийся на плацдарме полк. В атаках принимали участие немецкие подразделения, подтянутые из тыла. Но и они угомонились, потеряв полтора десятка танков и усеяв склон высоты серыми бугорками трупов.
Генерал-майор Порошин вернулся из штаба фронта в отличнейшем настроении и с новым орденом Красного Знамени. Ватутин отдал специальный приказ, в котором подчеркивал важность захвата плацдарма и объявлял благодарность бойцам и командирам. Николай Федорович сказал Порошину, что высоту Лысую надо держать зубами и руками. Это трамплин для прыжка. Туда надо перебросить достаточно сил, особенно против танков. И еще командующий сказал, что в тылу итальянского корпуса появилась немецкая пехотная дивизия. Фашисты подтянули ее сюда, в угрожаемый район, не очень-то надеясь на союзников. А дивизия эта, по всем данным, должна была двигаться к Волге.
– Вот она – настоящая помощь сталинградцам! – произнес командующий. – Вы там шевелитесь на плацдарме, стреляйте побольше, чтобы немцы не решились войска снять. Я полк гвардейских минометов для вас выделю, чтобы жить веселей было!
После захвата Лысой щедро давались награды. Капитан Бесстужев получил Красное Знамя, а Игорь Булгаков – Красную Звезду. Даже шофер Гиви, прямо не участвовавший в операции, получил медаль «За боевые заслуги», не столько за прошлое, сколько в счет будущего.
После вручения орденов генерал Порошин подозвал к себе Булгакова, легонько толкнул в плечо:
– Ну что, политрук, второе отличие завоевал? Скоро и вешать некуда будет!
– Я гимнастикой займусь, товарищ генерал, чтобы грудь пошире была! – бойко пообещал Игорь.
– Ладно, займись. Вечером ко мне приходи. Сегодня отдохнуть можно. Заслужили.
Штаб и политотдел дивизии стояли в деревне, но сам генерал вместе с оперативной группой почти безвылазно сидел на командном пункте, на небольшой высотке, километрах в двух от реки. Здесь же, на западном скате, высотки, саперы оборудовали для него землянку, хорошо замаскированную среди кустов. Сюда и приехал Булгаков после наступления темноты.
Почти половину землянки занимали большой стол, накрытый зеленым сукном, и две длинные лавки. На столе красовался хрустальный графин и солидная, с тарелку величиной, пепельница. Дальняя стена была завешена ковром, возле нее стояла раскладушка. Вешалка да несгораемый шкаф – вот и вся мебель. В полуземлянке было сухо, чисто, хорошо пахло какой-то травой.
Игорь хотел доложить, но Прохор Севастьянович прервал его, сказал дружелюбно:
– Пришел? Ну, раздевайся, садись.
Сам снял китель, остался в синих галифе и белой рубашке, перехваченной подтяжками, и будто подчеркнул: служба есть служба, а дружеской беседе – особое время. В такие часы Прохор Севастьянович отдыхал от начальнического бремени. Игорь чувствовал себя с ним свободно, мог и закурить, не спросив разрешения, и даже поспорить.