Виктор поднимал их, выбирая, которые поменьше, передавал стоявшим сзади бойцам. А те, по цепочке – дальше.
– Тише, ребята, тише! – успокаивали детей старушка и Варя. – Красноармейцы возьмут всех, никого не оставят. Вы только не кричите, а то фашисты услышат.
Испуганные, дрожащие ребятишки, очутившись на руках Виктора, прижимались к нему, холодными ручонками охватывали его шею. Подавляя жалость, он с силой отрывал их от себя.
Наверху глухо, едва слышно, протарахтела автоматная очередь. Потом тишина. Виктор подумал с надеждой, что это может быть, часовой выстрелил просто так, для острастки. Но не прошло и минуты, как наверху раздался частый треск, ухнули разрывы гранат.
– Спокойно, – громко скомандовал Виктор. – Все остаются на местах! Продолжать работу!
Он верил Носову. Парень надежный: ляжет сам, а немцев из дома не выпустит. Лишь бы только не подоспело к фашистам подкрепление…
Стрельба усилилась, гранаты рвались почти непрерывно.
– Товарищи! Берите оставшихся! Кто сколько может! – крикнул Дьяконский. – Женщины, светите!
Сам схватил троих, сгреб в охапку, пошел к двери, сгибаясь под тяжестью. Уже возле самого выхода кто-то налетел на него в темноте, едва не сбил с ног, поторопил:
– Скорей шевелись! Это ты, командир? Давай пацанов!
После подвала на улице казалось гораздо светлее. Выстрелы звучали громко. С противоположной стороны дома из окон над парадным входом били немецкие автоматы и станковый пулемет. Наши ручные пулеметчики отвечали им короткими очередями.
Виктор – бегом в парк. Дети стояли в гуще деревьев. Вокруг них – красноармейцы с оружием наготове.
– Все тут? – спросил Дьяконский.
– Все, все! – поспешно ответила ему Варя.
– Берите ребят на руки, – приказал Виктор бойцам. – Женщины идут впереди. Трое автоматчиков и авангард. Двое сзади. Взводный, командуй!
Красноармейцы, разобрав детей, скорым шагом пошли по тропинке. Проводивших, Виктор возвратился к усадьбе.
Дом горел изнутри. Из окон первого этажа выбрасывались острые язычки пламени, лизали белые стены. Со звоном лопались стекла.
Перебегая от дерева к дереву, Виктор добрался до цепи, залегшей метрах в ста пятидесяти от здания. Разыскал Носова. Старший сержант сидел на корточках возле кирпичного фундамента ограды, стрелял из ручного пулемета, просунув ствол между чугунными прутьями решетки.
– Ну, как у тебя? – толкнул его в бок Дьяконский.
Носов повернул мокрое от пота лицо, багровое в свете пожара.
– Видишь, фрицев поджариваем. Еще полчаса – и живьем сгорят. Я уже на ту сторону дома людей послал, чтобы не дали из окон прыгать.
– Сам в драку полез или они начали?
– Понимаешь, часовой ихний на нас наскочил. Ну, мы сразу вперед. Прикончили фрицев, которые на первом этаже дрыхли. А потом немцы сверху гранаты кидать начали. Пришлось сюда отойти.
По чугунной решетке над головой дробно забарабанили пули.
– А, черт! – выругался Виктор. – Из автомата лупит… Кончай представление, Носов. Немцы помощь подтянут, ударят с тыла, тогда не выскочим отсюда.
– Эх, командир, охота мне послушать, как фриц на огне визжать будет!
– В другой раз послушаешь… Я людей снимаю. Ты дай еще десяток очередей и догоняй нас.
Юрий Бесстужев не спал, ожидая возвращения Дьяконского. Изредка задремывал, но тотчас же просыпался, спрашивал у Черновода, нет ли известий от Виктора.
Ближе к утру на западе возникло зарево пожара. Немецкое боевое охранение на той стороне реки всполошилось, открыло стрельбу. Ополченцы ответили.
Опасаясь, что фашисты займут просеку и отрежут отряду Дьяконского путь возвращения, Бесстужев переправил на западный берег взвод красноармейцев, приказав им не допустить противника в лес.
От Виктора прискакал наконец связной на лошади, доложил, что все благополучно и отряд подходит к реке. Юрий не выдержал и сам переехал на лодке через Ворсклу, чтобы встретить бойцов.
Было уже совсем светло, когда на просеке появились автоматчики головного дозора и с ними воспитательница Варя. Она шла рядом с красноармейцами, одетая в полную военную форму: в пилотке, в просторной гимнастерке, в шароварах, подвернутых на щиколотках, но босая. У Черновода не нашлось для нее подходящих сапог.
Остановилась возле Бесстужева, поднялась на носки и молча поцеловала его в щеку. Он пробормотал что-то и отвернулся, смущенный.
Мимо него проходили красноармейцы с детьми. Одни тащили ребятишек на закорках, другие прижимали к груди. Маленькие дети спали на руках у бойцов.
В конце колонны на плащ-палатках несли раненых и убитых. Бесстужев наклонился над мертвым, узнал его. Это был красноармеец, отступавший с их полком от самой реки Прони. Открытые, остекленевшие глаза безучастно смотрели в серое небо.
Бесстужев снял с головы пилотку.
Рядом остановился Виктор Дьяконский. Сел на пенек, сказал негромко:
– Ну, вот, Юра, все в порядке.
– Ты последний?
– Там еще Носов хвост прикрывает… С детьми-то что теперь делать будем?
– Сейчас в тыл на подводах отправим.
Воспитательница Варя, стоявшая в стороне, подошла к ним, попросила:
– Товарищи командиры, вы хоть скажите, как вас звать-величать. Подрастут ребята, помнить вас будут.