За Ворсклой тянулись выкошенные луга, мокрые и унылые. Неярко зеленела озимь. Слева клином подходил к реке лесной массив. Над горизонтом, в той стороне, где раздавалась стрельба, ветер гнал клубы дыма; они истаивали, смешивались с облаками.
Из машины вылез командир боевого участка – полковник с измятым и недовольным лицом. Он придержал дверцу, ожидая, пока выйдет приехавший вместе с ним член Военного Совета, дивизионный комиссар по званию.
До вчерашнего дня полковник работал в штабе фронта, занимался привычным ему делом и теперь вовсе не радовался новому назначению. Нынче с раннего утра он ездил вместе с комиссаром по харьковским заводам. Член Военного Совета договаривался о переброске на боевой участок ополченцев, указывал, распоряжался, решал на месте десятки больших и малых вопросов. То, что сделали они за день вдвоем, сам полковник не сделал бы и за месяц.
Член Военного Совета подошел ближе к дороге. Он невысок ростом, коренаст. Китель будто отлит по его плотной фигуре. Под широким козырьком новой фуражки блестят живые цепко схватывающие глаза. Он находился в том возрасте, когда мужчину уже нельзя назвать молодым, но и считать пожилым еще рано. На энергичном подвижном лице почти не было заметно морщин, зато волосы на висках совсем седые.
Полковник, догнав члена Военного Совета, продолжил разговор, начатый в машине:
–Но танкового батальона мне не дали…
– Повторяю еще раз, танки пришлось переадресовать в Полтаву. Там кавалеристы задыхались без них.
– И у меня бой может начаться сегодня. Что я буду делать тут с этими ополченцами? Они даже винтовки держать не умеют.
– Научите. Харьков дал нам все, что мог. Продержитесь тут три дня, мы вам спасибо скажем.
– Три дня! – воскликнул полковник. – Этот сброд разбежится после первого снаряда.
– Как вы сказали? – круто, на каблуках повернулся член Военного Совета. – Понимаете, что вы сказали? Это – сброд? А сами вы кто такой?
– Я кадровый командир.
– А кому вы служите? Мне? Господу богу? Вы им служите, этим людям. Они вас и кормят, и поят, и сапоги вам шьют… Они добровольно воевать пошли. Доверяют вам над собой командовать. А вы говорите – сброд!.. Я вас не понимаю, полковник!
– Погорячился, простите.
Член Военного Совета внимательно посмотрел на полковника и отвернулся, ничего не сказав.
По дороге мимо них двигались съезжавшие с моста повозки. Усталые лошади с натугой тянули на подъем двуколки и зарядные ящики. В крестьянских телегах лежали раненые, накрытые шинелями. Некоторые сидели, свесив забинтованные ноги или прижимая к груди руки, запеленатые, как куклы. Много было повозок с домашним скарбом. Среди узлов забились поглубже молчаливые чумазые ребятишки. Женщины, помогая лошадям, плечами подталкивали сзади подводы. Ни шума, ни криков – люди утомились, свыклись с дальней дорогой.
В этом хаотичном на первый взгляд потоке опытный глаз мог различить определенный порядок. Повозки с одинаковыми грузами шли не вразброс, а кучно. Вот десятка полтора двуколок с патронами. Потом телеги с ранеными. Потом несколько походных кухонь – и снова двуколки.
Обозы тянулись долго. Полковнику надоело стоять на месте, он нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Хотел заговорить, но не решался. А член Военного Совета молча смотрел на людей, на ползущие мимо подводы и сосредоточенно думал о чем-то.
Вслед за обозами на западном берегу появилась колонна пехоты. Опередив ее, на мост въехал пожилой старшина с нашивками за сверхсрочную службу. Он сидел верхом на здоровом рыжем гунтере с куцым хвостом. Конь, привыкший возить тяжести, наверно, и не ощущал веса всадника, но по привычке медленно и грузно переставлял большие, как тумбы, наги, обросшие длинной шерстью.
Дивизионный комиссар крикнул, подзывая старшину. Тот слез с лошади, достал из кармана красную тряпицу, вытер большой пористый нос и, ведя коня в поводу, поднялся на взгорок.
– Какая часть? – спросил член Военного Совета.
– А вы кто будете? – прищурился старшина. Он, вероятно, считал, что имеет дело со штатским.
– Отвечай, когда спрашивают! – сказал полковник.
– Старшина прав, – возразил ему комиссар, доставая из нагрудного, кармана удостоверение. Черновод прочитал и от удивления даже выпустил из рук повод.
– Виноват! – вытянулся он. – Как это я вас не признал сразу! Я ведь вас в штабе армии видел.
– Тем лучше, значит, мы с вами старые знакомые. – Член Военного Совета коснулся плеча старшины. – Теперь без всяких опасений можете ответить на мой вопрос.
Черновод назвал номер полка.
– Откуда вы?
– От самого Бреста идем.
– Сколько у вас штыков?
– А это как считать, – прищурился Черновод. – Если по списку, то на нонешнее утро числилось шестьсот тридцать четыре бойца и командира, из них с легкими ранениями в строю девяносто два человека. А ежели по существу в корень смотреть – то две тысячи…
– Это как же понимать?
– Слышали небось – за одного битого трех небитых дают? А уж нас били, били по-всякому: и справа, и слева, и спереди, и сзади, и сверху, и снизу.
– А сдачи вы давали?