Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Впереди строчили пулеметы, рвались снаряды, однако гребень мешал Патлюку видеть, где немцы. И только когда до гребня осталось не больше двухсот метров, наверху появились танки. Опустив ящик на землю, Патлюк схватил три поллитровки. Он боялся, что именно эти танки наши не смогут остановить, и они прорвутся к Десне. Действительно, две ближние к Патлюку машины шли параллельно траншее, но никто не кидал в них гранаты и бутылки. Или некому было, или нечего было кидать.

Капитан бежал к танку сбоку, немцы не видели его. Бросил бутылку – она разбилась о броню, но огонь не вспыхнул. Танк шел медленно, хлестал из пулемета перед собой, пули ложились веером, секли землю. Ствол пушки опустился ниже, дернулся, выбросив пламя. Патлюк не оглядывался и не увидел, куда стреляли фашисты. Они стреляли по Горицвету, который, бросив ящик, убегал назад, к реке. Высоко вскидывал длинные тонкие ноги и кричал что-то пронзительно и бессмысленно. Снаряд обогнал его, рванул впереди, ярко блеснув огнем. Горицвет упал и больше уже не поднялся.

Патлюк приблизился к танку на несколько метров. Совсем рядом – стальная громадина с пошелушившейся краской, мокрой в том месте, где разбилась бутылка. «Не спеши! Не спеши!» – уговаривал себя Патлюк. Непослушными, странно отяжелевшими руками он поднес к головке запала дощечку с серой, чиркнул, как спичку, и что есть силы ударил бутылкой в броню: полетели брызги и осколки стекла.

Змейкой скользнул огонек. Капитан вскрикнул от радости.

Танк, со скрежетом перематывая гусеницы, поворачивался к нему носом, словно чуял опасность. Пулемет стрекотал не переставая. «Как жатка», – успел подумать Патлюк. Танк надвинулся на капитана, будто подтянул его к себе гусеницами вместе с землей, но Патлюк не попятился, не отступил: последнюю свою бутылку он всадил в зияющее зевло пушки, в черную морду ненавистного зверя.

Раненый красноармеец, лежавший на склоне холма, видел, как горящий танк, волочивший за собой темно-багровый шлейф дыма и пламени, в последнем рывке всей своей многотонной тяжестью обрушился на капитана, проехал еще несколько метров и замер. Башня его вдруг с треском раскололась на части, из нутра машины выплеснулся огонь, взметнулся вверх высоким столбом. На глазах красноармейца танк, как картонный, медленно развалился на куски и превратился в груду пылающих обломков.

* * *

Генерал Паулюс уехал из штаба Гудериана вечером. Проводив гостя, Гудериан связался по радио с командиром 4-й танковой дивизии. Тот сообщил, что русские на гряде холмов отбили все атаки. Командир дивизии попросил разрешения прекратить наступление на этом направлении. Его разведка, действовавшая на стыке двух советских армий, 13-й и 21-й, обнаружила в районе Сосницы разрыв между войсками противника, вовсе не прикрытый или прикрытый очень слабыми силами.

Гудериан приказал немедленно произвести дополнительную разведку и перегруппировать к Соснице части двух дивизий. Рано утром немцы вошли в брешь на стыке армий и устремились на юг, к Конотопу.

Советские войска не имели подвижных резервов, которые смогли бы быстро подтянуться к месту прорыва. Началось отступление.

Остатки полка Захарова переправились на южный берег Десны и взорвали за собой мост. Сосредоточились в лесной деревушке. Командование принял на себя старший лейтенант Бесстужев. Послал несколько человек на мотоциклах и на лошадях искать начальство, но ни один из посланных не возвратился. Надо было самому решать, что делать дальше.

Он хотел отправить раненых поездом в Курск, но поезда на восток уже не ходили, дорогу перерезали немцы. Узнав об этом, Бесстужев реквизировал в ближайшем совхозе два старых грузовика. Несколько автомашин перехватили на проселке. Погрузив раненых, старший лейтенант приказал шоферам двигаться на Полтаву или Харьков.

Захарова и Дьяконского решил отправить в штабной «эмке». Подполковник, лежа на заднем сиденье, поманил пальцем Бесстужева, знаком попросил карту. Долго смотрел на синие стрелы, охватывавшие с востока киевский выступ. Провел линию через Ромны на Гадяч, вопросительно поглядел на старшего лейтенанта. Бесстужев понял – предлагает выводить полк из образующегося мешка, пока немцы не закрыли проход.

На краю карты подполковник нацарапал карандашом: «Командуй, дорогой мой. Будем живы – увидимся». И, обессилев, закрыл глаза. Он потерял много крови.

С Виктором обменялись рукопожатиями. Хотел Бесстужев поцеловать его, но неловко было при Захарове, при толпившихся вокруг бойцах.

Машины медленно поползли по ухабистой дороге, одна за другой скрылись за деревьями. Бесстужев тряхнул головой, отгоняя охватившее его тоскливое оцепенение, сказал нарочито весело:

– Ну, теперь все в порядке… Дайте закурить, что ли!

Сразу несколько рук протянули ему махорку. Возле него стояли старшина Черновод, старшие сержанты Носов, Айрапетян и двое красноармейцев. Вместе с ним шесть человек – это было все, что осталось теперь от роты, в которой Бесстужев начал войну.

* * *