Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Прыжком – через рельсы. На земле – немец: раскоряченные ноги, раздвоенный, туго обтянутый зад. С выдохом, с злобой вонзил штык в мягкое, захрустевшее. Выдернул штык – и влево, где у пулемета клубком катались сцепившиеся люди. Занес над головой приклад и со всего размаха – по чужой, с двумя рожками, каске.

Остановился. Через насыпь толпой бежали красноармейцы. Бежали и падали; сбоку, с фланга, густо неслись пули, дзинькали по рельсам, отбивали щепки от шпал.

Вскачь проносились повозки с ранеными, вьючные лошади. Артиллеристы, помогая лошадям, толкали свои пушки. Поток людей и повозок скрывался в березняке. Последними отходили танкисты. Перебегали, стреляя вдоль полотна вправо и влево.

Все поле от леса до железной дороги было покрыто трупами, особенно много их было на самой насыпи: лежали навалом и свои, и немцы. Среди трупов ползали, шевелились раненые. Бились лошади.

Танкисты бегом тащили станковый пулемет, колесики не успевали крутиться, бороздили землю.

– Где комиссар? – крикнул Виктор.

– Там, понесли!

– Где он?

– Скорей! Беги! – бешено выкатив глаза, закричал танкист-капитан. У него сорвана была повязка, кровь заливала глаза.

Из березняка, прикрывая отход, недружно ударили из винтовок. Немцы начали кидать в лес мины, они рвались по краю, загоняя красноармейцев дальше, в глубь зарослей. Бойцы рассыпались среди густого подлеска, и отряд будто растворился. Виктору встречались одиночки.

– Где комиссар? – спрашивал он, задыхаясь от волнения и быстрого бега.

– Там, впереди, – говорили ему.

Наконец Дьяконский догнал большую группу бойцов. Его узнали: часто видели в эти дни рядом с комиссаром. Перед ним молча расступились.

Коротилов лежал на шинели, неестественно вытянувшись, маленький, сухой, с заострившимся носом на морщинистом пожелтевшем лице. Чужим и равнодушным показалось Виктору это лицо. Под седыми бровями глубоко запали глазницы. Только усы были такие же, как всегда: пышные, густые, зачесанные кверху.

Виктор упал на колени, склонился над комиссаром. Грудь Коротилова была рассечена десятком пуль, гимнастерка сделалась черной от крови.

– Из автомата его. Почти в упор, – тихо сказал кто-то за спиной Дьяконского. – Я сам видел.

Виктор не помнил потом, долго или нет стоял он на коленях, уткнувшись лицом в плечо комиссара, помнил только свое ощущение: страшную физическую усталость и тоскливое чувство пустоты, одиночества…

– Сержант, а сержант, – виновато окликнули его. – Дальше идти надо, немцы ведь сзади… Ты не убивайся, сержант. Теперь не воротишь.

Дьяконский встал. Четверо красноармейцев подняли шинель, на которой лежал комиссар, и пошли осторожно между кустов, стараясь ступать в ногу.

* * *

Павел Ракохруст прибился к отряду днем. Набрел в лесу на заставу красноармейцев. Его, вместе с другими одиночками, направили в штаб. Узнав, что отряд готовится к прорыву, Пашка испугался: второй раз встречаться с немцами он не хотел. Пока добирался сюда от Барановичей, послушал разных людей, подумал сам и понял, что у немцев сила, что остановить их невозможно. Их танки прут по всем дорогам, самолеты летают косяками. За одну неделю разгромили всю армию, взяли в кольцо. Воевать с ними – это вое равно что драться с человеком, который вдвое здоровей тебя.

Ракохруст шел на восток потому, что все шли туда и он не знал, что еще можно делать. Война рано или поздно кончится, кто-нибудь победит, наши или немцы, думал он. Люди будут жить, будут смеяться, есть, пить, спать с женщинами. А чем он хуже других? Это было бы обидно и глупо, если бы он, крепкий и сильный парень, сгнил бы в земле, а другие остались. В конце концов можно жить даже с немцами, ведь они тоже люди. У них порядок, у них техника. Дядя в ту войну был в плену в Германии – и хоть бы что. Вернулся, привез с собой два костюма, разные шмутки и зажигалку с перламутровой ручкой. Пашка в детстве играл этой зажигалкой; немцы умеют делать вещи, не то что наши…

Пашка решил держаться в стороне и беречь себя. Хватит, он теперь знает, что такое война. Его обманывали всю жизнь, и в школе, и в училище. Рассказывали про героев, про победу, обещали, что будем наступать, будем громить… Пусть они сами, которые учили, лезут в окопы да посидят под бомбежкой. Это чудо, что он уцелел прошлый раз, когда все погибли под танками… Нет, пусть каждый делает, что хочет, а он уж сумеет позаботиться о себе…

В отряде Пашка увильнул от регистрации и в список не попал. Он пристроился к походной кухне, помог повару наколоть дров, наелся до отвала и проспал в кустах до самого вечера. Проснулся отдохнувший, бодрый, налитый силой.