Неизвестные солдаты

Изредка прорывались сквозь низкие облака лучи солнца, и тогда люди спешили обогреться, просушить вещи. Командиры взводов выводили красноармейцев из леса на открытые места, на лысый холм неподалеку от лагеря. С холма хорошо видна была дорога, убегавшая к городу, красные крыши местечка, острый шпиль костела.

С конца мая чаще стали появляться над лесом куски голубого неба, меньше надоедали дожди, горячее светило солнце. Синоптики обещали жаркое лето.

Бесстужев мало бывал теперь на городской квартире, раз в неделю видел Полину. Капитан Патлюк после учений старался подчеркнуть свое уважение к лейтенанту. Уезжая ночевать в город (имел свой мотоцикл), оставлял Бесстужева вместо себя, доверял роту. Неудача на ученьях не повлияла на Патлюка. Ходил, как и раньше, веселый, довольный, всегда выбритый, туго стянутый в тонкой талии командирским ремнем. Бесстужеву сказал как-то:

— Поругали меня, так что из этого? Инспекция должна же кому-то всыпать, иначе зачем ее посылать. А насчет образования — так у нас академики по штабам сидят, карты разрисовывают. Их на черную работу не очень тянет, нравится, значит, бумажные крепостя брать… Я в генералы не мечу, а время придет — с батальоном справлюсь…

Монотонно и незаметно текли лагерные будни. Во всем чувствовался твердый, годами установившийся армейский порядок, с его нерушимыми правилами, определявшими жизнь бойцов по часам и минутам.

Бесстужев задумывался порой: не слишком ли много времени и сил тратится на поддержание этого внешнего благополучия? Бойцы умели быстро строиться, отдавать честь, ходить строевым шагом, дословно вызубривали параграфы уставов, вертелись на турниках и совершали марш-броски. Внешне все было хорошо. Но что стали бы они делать в случае не учебной, а настоящей боевой тревоги? Склады боеприпасов остались в крепости, у красноармейцев не было не только ручных гранат, но и патронов.

В крепости находилась и добрая половина артиллерийских подразделений. Там шла замена устаревшей материальной части. А батареи, прибывшие в лагерь, не взяли с собой ни одного боевого комплекта снарядов.

Два раза в неделю батальон выходил к границе — работать на строительстве укрепленного района. Форты оборудовались по последнему слову техники: бетонированные огневые точки соединялись подземными ходами. Имелась даже система затопления. Но на фортах не было самого главного — постоянных гарнизонов и оружия. Укрепления зарастали травой…

В первых числах июня Дьяконский уезжал в отпуск. Бесстужев сам побывал на вокзале, оформил младшему сержанту билет. Поезд на восток отправлялся ночью, а во второй половине дня Бесстужева вызвал полковой комиссар. Юрий знал, что разговор предстоит неприятный: Коротилов будет говорить по поводу рапорта о переводе в другую часть.

К комиссару шел неохотно, заранее ощетинившись внутренне. В лагере было пусто и тихо, подразделения отправились на полевые занятия. Радуясь наступившему спокойствию, завел свою веселую переливчатую трель щеголь-зяблик. В пестром наряде из красных, зеленых и белых перьев он сидел на качавшейся ветке, пел самозабвенно и звучно. Бесстужев замедлил было шаги, но зяблик оборвал песню, вспорхнул и исчез в кустах.

Полковой комиссар жил в полуземлянке, выстроенной саперами. Пол и стены обшиты тесом, свет проникал через два окошка в крыше, поднимавшейся над землей метра на полтора. Коротилов сидел за дощатым столом, покрытым клеенкой, вытянув левую ногу. В сырую погоду ныла у него старая рана. Кивнул на табуретку.

— Садись, лейтенант.

Достал из нагрудного кармана костяную расческу, провел по пышным усам, подправил вьющиеся подусники. Поглядывая в маленькое зеркальце, расчесал на косой пробор седые, белые, как мыльная пена, волосы на голове. Бесстужев терпеливо ждал.

За открытым окошком снова запел зяблик. «Рю-пинь-пинь, рю-пинь-пинь», — неизвестно чему радовался он.

— Любите птиц? — спросил комиссар.

— Я? Птиц?.. Так себе. — Бесстужев не ожидал этого вопроса.

— А я люблю. Люблю, когда они на воле поют. Отец у меня ремесленник был. Клетки для птиц на продажу делал. Тем и жили. Насмотрелся я в детстве на птиц, которые взаперти. До слез жалел. Вот люблю их, а у себя не держу. Пусть прыгают. У свободной птицы песня веселая. Верно, а?

— Возможно.

Комиссар с минуту сидел молча, слушал зяблика.

— Самка у него трудится, гнездо вьет где-то тут рядом… И между прочим, лейтенант, очень ревнивая птица этот зяблик. Других возле своего гнезда не терпит. Попробуй-ка другой поблизости трель пустить — сразу в драку. Да еще как дерутся-то! Перья летят, щиплют друг друга и ничего не видят вокруг. Непохвально, а? — прищуренными, по-старчески водянистыми глазами Коротилов вопросительно и насмешливо смотрел на лейтенанта. У Бесстужева прихлынула к щекам кровь.

— Надеюсь, товарищ комиссар, вы вызвали меня не для того, чтобы говорить о птицах?