Неизвестные солдаты

Потом она затопила печь. Делала привычную работу и с тревогой ждала, что вот-вот нахлынет на нее страшная черная тоска, свалит на кровать, заставит кричать, биться головой о стену. Но тоска не приходила. Была светлая радость и ощущение полноты жизни. Подумала: если будет ребенок, придется шить к лету широкую блузу.

Вскоре вернулась с работы Наталья Алексеевна. Вид у нее был усталый. За завтраком поела она неохотно и немного, вяло рассказывала больничные новости. Она поняла, конечно, что и эту ночь Игорь провел здесь. Ее укоризненный взгляд смущал и раздражал Ольгу.

Наталья Алексеевна замечала все — и темные круги возле глаз на осунувшемся лице дочери, и ее сонливость днем, и нетерпение по вечерам. Радовалась, что пришла, наконец, к Ольге настоящая любовь. И больно было матери оттого, что Игорь появляется тайком, что так плохо, не по-людски складывается у дочери жизнь.

Сегодня решилась, наконец, поговорить с Ольгой. Раздевшись, легла в постель, подозвала к себе.

— Сказать хочу кое-что.

Ольга сразу сжалась, насторожилась внутренне, приготовилась защищаться.

— Об Игоре? — Голос выдал ее волнение.

— Постарайся понять меня правильно. Я ничего не имею против него. Он хороший мальчик, и с Витей дружен. Но меня коробит скрытность.

— Мама, ты знаешь…

— Да, да, — слабо махнула она рукой. — Ты виновата перед ним, это бесспорно. Но сколько же может так продолжаться? Ведь ты относишься к нему как к мужу?

— Конечно, — решительно сказала Ольга. — Он мой муж. И будет им всегда.

— Дай господи, доченька. — Наталья Алексеевна погладила ее плечо. — Это было бы очень хорошо. Но ты пойми другое. Опять начались пересуды. Мне стыдно смотреть на людей.

— Плюнь на них! — У Ольги напряженно звенел голос.

— Сплетничают ведь. Лето вспоминают, Горбушина…

— Пусть, — через силу усмехнулась Ольга. — Пускай вспоминают. Этим мещанам только дай повод поговорить, они кого хочешь грязью обольют.

— Но что же делать?

— А ничего. Не обращай взимания. И не надо об этом, мама. — У Ольги кривились губы, она с трудом сдерживала слезы.

— Может, ты скажешь, чтобы Игорь не ходил к нам?

— Нет!

— Подумай, Оля, так будет лучше.

— Нет! Нет! Нет! — истерично выкрикнула Ольга. — Пусть сплетничают, пусть шушукаются! Нарочно буду по улицам с ним ходить! При всех целоваться буду!

— Успокойся! — поднялась с кровати испуганная мать.

— Сами грязные, гадкие! Какое им дело до меня? Зачем они лезут в мою жизнь? Ох, как мне противно! — всхлипнула она, бросившись грудью на стол.

Все тело ее сотрясала нервная дрожь. Глядя на нее, беззвучно плакала и Наталья Алексеевна.

— Он ведь уехал, мама, уехал он, — бессвязно говорила Ольга. — До лета ведь он уехал!

— Не знала я, доченька!

— Игорь уехал, мама! — задыхалась она.

Наталья Алексеевна наливала из графина воду, стакан ходуном ходил в ее руке. Не спуская глаз с Ольги, шарила по столу, отыскивая пузырек с валерьянкой.

* * *

Пока Игорь находился в Одуеве, у Альфреда Ермакова неожиданно и круто изменилась жизнь. Для завершения диссертации ему не хватало материалов. Руководитель предложил поехать на год в Ленинград, поработать там младшим научным сотрудником.

Альфред снял маленькую комнату на улице Марата у немолодой одинокой вдовы. Комнатка оказалась очень тихой. Можно было спокойно отдыхать, работать по вечерам.

В научно-исследовательском институте, в который направили Ермакова, ему пришлось заниматься вопросами автоматизации производства. Альфред впервые столкнулся с практическим применением в технике высшей математики. Новое дело заинтересовало его. Мысли, не дававшие покоя в Москве, сами по себе отодвинулись на задний план, теперь ему просто не хватало времени размышлять о путях развития человеческого общества, искать правду и смысл жизни.

Возвращаясь из института, он покупал в магазине пачку папирос, колбасу и булку. Пожевав всухомятку, если вдова не предлагала чаю, садился за расчеты.

Рыхлая, болезненная и жалостливая хозяйка, которую все в квартире звали Сазоновной, первое время молчком приглядывалась к постояльцу, на кухне рассказывала соседям:

— Ох, наживет он себе чахотку, сердешный. Мысленное ли дело — день работает, вечер работает. Все пишет что-то. Пачку папирос выкурит, не заметишь как.

— Он у тебя бугай здоровый, — смеялся старичок пенсионер, бывший мастер пуговичной фабрики. — В его годы я по две пачки смолил.

В квартире скоро привыкли к новому жильцу, стеснительному и неуклюжему, с добрыми глазами под толстыми стеклами очков. В любые морозы ходил он по улице без шапки. Сначала думали, что простудится и сляжет. Но Ермаков не болел. Постепенно перестали удивляться и этому.

С каждым днем явственней ощущалось приближение весны. Все чаще наползали с моря сырые туманы, снег в парках лежал ноздреватый и грязный. Капало с крыш, блестели на тротуарах первые лужицы.