Неизвестные солдаты

— Учитесь или мучитесь? — подмигнул Патлюк. — Дело невеселое, по себе знаю.

— Да, уж это не у тещи на блинах, — заявил Карасев, рыжая голова которого красовалась в первом ряду.

— Не у тещи, орлы, верно. А учить надо. В нашем деле без устава ни шагу не сделаешь. И начальство требует.

Виктор видел, как чуть заметно поморщился Бесстужев. Или завидовал он капитану, умевшему запросто говорить с людьми, или не нравился ему панибратский тон ротного?

Красноармейцы были рады капитану. Все празднично блестело на нем, пуговицы и сапоги, глаза и зубы. Свежевыбритый, пахнущий духами, он приходил из того свободного мира, где были девушки, танцы, кино, где не нужно было соблюдать распорядок дня, думать о взаимодействии частей затвора…

— Ну, посмотрим, чему вы научились, — сказал Патлюк, и красноармейцы сразу перестали улыбаться. Отвечать самому ротному — это не шутка.

— Вот вы, — икнул пальцем капитан.

— Красноармеец Карасев.

— Какое первое действие бойца при команде «чистить винтовки»?

— Сперва вынимаю затвор, потом шомпол.

— А самое первое?

— Затвор, — уверенно сказал Карасев.

— Я учил их именно так, — задвигал бровями Бесстужев.

Капитан сделал жест рукой: помолчите. Ноздри у Патлюка раздувались, он с трудом сдерживал смех.

— Не знаете, Карасев?

— Никак нет, товарищ капитан.

— Тогда слушайте. Как возьмешь винтовку из пирамиды, первое действие — на номер взгляни, твой или нет. А для чего это надо? Чтобы не вычистить винтовку ленивого соседа. Ясно?

— Ясно, — сказал Карасев, а по голосу чувствовалось: не понял шутки.

— Садитесь… Ну, еще всем вопрос. Что делает часовой, когда на штык его винтовки садится воробей?

Эта загадка была с седой бородой. Ее задавали, наверное, еще суворовским гренадерам. Виктор не мог промолчать — хотелось поддержать честь своего взвода:

— Часовой спит.

— А разве положено спать на посту?

— Это, товарищ капитан, вопрос для школьников, — голос Виктора прозвучал сухо и резко.

В самом деле, дурачками, что ли, считает их ротный?

С лица Патлюка медленно сошла улыбка. Пристально, изучающим взглядом смотрел он на красноармейца. Капитан уже приметил этого бойца. На нем ладно, как на старослужащем, сидела гимнастерка, и выглядел он старше своих товарищей. Патлюк привык видеть молодых красноармейцев робеющими перед командиром. Он любил говорить с ними так, чтобы они ловили каждое слово, смотрели ему в рот. Капитану было лестно сознавать, что он, бывший счетовод, окончивший пять классов, распоряжается студентами, техниками, бухгалтерами, не говоря уже о колхозных парнях. На гражданке Патлюк был бы незаметным человеком среди них, а здесь он пользовался уважением, его побаивались. А этот высокий красноармеец с выпяченным вперед подбородком без всякой робости смотрел ему прямо в глаза, и капитану казалось, что боец вот-вот усмехнется.

— Ваша фамилия?

— Красноармеец Дьяконский.

— Я вас спрашиваю, а не школьника: положено часовому спать на посту?

— Не положено.

— Вот так надо отвечать. Коротко, без штатской болтовни… Лейтенант Бесстужев!

— Слушаю.

— Обратите внимание на четкость ответов. Продолжайте занятия.

«Обиделся он, что ли?» — думал Виктор, глядя в спину удаляющемуся Патлюку.

Вечером, в свободный час, красноармейцы занимались своими делами: подшивали подворотнички, чистили пуговицы, писали письма. В ленинской комнате полно народу. За длинным столом сидели любители чтения, листали газеты, журналы. В углу на диване человек пять плотно сдвинулись возле Карасева, разговаривали потихоньку, чтобы не мешать другим. Виктор, решавший шахматную задачу, слышал шепот Лешки.

— Не выдумываю, сам видел. На побудке. Все уже в строю стоят, а он дрыхнет. Дневальный хвать за одеяло: «Фокин, подъем!» А Сашка и не чешется. Перевернулся на другой бок и храпит. Ну, тут дежурный к нему: «Фокин, такой-сякой, вставай!» А Сашка ногой брык. Ему, ребята, может, снится, как он с Анькой в лопухах обнимается. Обоими руками подушку облапил и сопит. Ну, старшина Черновод видит, что на всю роту позор — сам за него взялся. Раз! — одеяло долой и как рявкнет: «Тревога!»

— Не бреши, — сказал Фокин. — Дежурный меня поднял, а не старшина.

— Ты же не помнишь, спал.

— Молчи, Саша. Принимай критику.

— Да! Старшина, значит, командует тревогу, и одеяло с него долой. А Фокин перевернулся на другой бок и опять слит. Тогда я говорю: «Товарищ старшина, его не так будить надо». — «А как?» — «Разрешите мне», — «Валяй!»

— Черновод так не скажет.

— Вроде этого… Я, значит, подошел к Фокину, нагнулся и говорю потихоньку: «Сашка, обед!» Он как вскинется, чуть меня не сбил. Глазами спросонок лупает: «Где мой котелок? Куда бежать?»

— Ну и здоров ты муку молоть, — добродушно ворчал Фокин.

— Тише, жеребцы, почитать дайте, — крикнул от стола Носов.

— А ты вухи заткни, — посоветовал кто-то. — Хошь, паклю дам?

— На его уши по пуду надо.

— Га-а-а!

Носов с грохотом отодвинул стул.

— Вот доложу политруку про ваш балаган…

— Брось, — примирительно сказал Фокин. — Ну, пошутили, и все.

— Каждый раз так!

Носов вышел. В комнате наступила тишина.

— Политрука нет, кажется, — неуверенно произнес Фокин.