– Э-э, – замялся служитель, потом рассмеялся и сказал: – У меня не было досуга, господа. Да, сознаюсь, я попал впросак… Пустейшая книжечка. Не советую ее вам читать. Только понапрасну потеряете время. Лучше читайте Давида Рикардо. Это очень серьезный ученый.
– Спасибо, – ответил Карл. – Вот этим вашим советом мы и воспользуемся. Принесите-ка нам снова «Начала политической экономии» Рикардо. И сочинения Адама Смита, его «Исследования о природе и причинах богатства народов».
– Похвальное намерение, господа! – воскликнул служитель. – Очень похвальное! Я принесу вам том сэра Адама Смита, который он лично подарил нашей коллегии. Это очень большая ценность, господа. Книга хранится в нашей библиотеке уже семьдесят лет. Прежде она была прикована к полке серебряной цепью. Так завещал сэр Хэмфри Чатам: книги великих ученых приковывать на дорогую цепь…
Лондон встретил дождливой погодой. Старожилы говорили, что задождило надолго, недели на две, а то и на все три. Пессимисты утверждали даже, что уже началась осень, хотя была только вторая половина августа, преддверие осени.
– Лондон похож на себя только в дождливую погоду, – сказал Энгельс. – Не будем сетовать на небесную канцелярию. К тому же у нас с тобой много дел.
– Да, да. Обойдемся без прогулок, Фред. Итак, с кого мы начнем?
– Я думаю, что с Джулиана Гарни. С левого крыла чартистской партии. И хотя теоретиком этого крыла является Бронтер О’Брайен, возглавляет его Джулиан Гарни. Гарни – пролетарий. И отец его пролетарий. И дед. Что называется, рабочая кость. Ненависть к эксплуататорам у него врожденная, в крови. О положении рабочих он знает как никто другой. Чего хочет Гарни, того хотят и рабочие. И наоборот: чего хотят рабочие, того хочет и Джулиан Гарни.
– Ну-ну, – улыбнулся Маркс. – Веди меня к Гарни.
С Джулианом Гарни они встретились в редакции «Северной звезды», которая была одновременно и штаб-квартирой левого крыла чартистов.
Гарни крепко пожал Карлу руку, пригласил сесть.
– Рад встрече с вами, – сказал ему Маркс. – И хочу сразу же похвалить вас за отличную организацию политической борьбы английских рабочих и пропаганду революции и революционных методов борьбы. У вас есть чему поучиться другим национальным организациям рабочих. Честное слово, есть чему поучиться.
Гарни посмотрел на него из-под нахмуренных бровей, затем перевел взгляд на Энгельса и сказал:
– Мне показалось, что в похвале Маркса есть какой-то подвох. Верно ли я понял?
– Верно, – улыбнулся Маркс. – Я хотел спросить вас, Гарни, вот о чем. В Лондоне большое число политических эмигрантов из других стран. Пролетарских политических эмигрантов, – уточнил Маркс. – Так вот, было бы отлично, если бы установили с ними тесную связь. В частности, с руководителями Коммунистического просветительного общества немецких рабочих в Лондоне. Им очень нужен ваш опыт и ваша убежденность.
У меня тоже есть к вам просьба, – сказал Гарни. – Нам хотелось бы больше узнать о ваших научных разработках революционной теории. Вот и в книге Энгельса о положении рабочего класса в Англии, которую я прочел, есть мысли, относящиеся к теории революции.
– Несомненно, – сказал Маркс. – Существуют объективные законы общественного развития, в том числе и законы революции.
– Каковы же эти законы? – спросил Гарни.
Маркс помолчал и ответил:
– Я и Энгельс готовы изложить наше понимание законов общественного развития, законов революции, но нам хотелось бы, чтобы вы, Гарни, были не единственным нашим слушателем.
– Понимаю. Пожалуй, мы предоставим вам такую возможность. Но так как здесь не все зависит от меня, мне необходимо посоветоваться. Завтра вы получите наш ответ. В крайнем случае, послезавтра.
Все переговоры об участии в собрании на Уэббер-стрит вел Энгельс. Ему же предстояло и выступить на этом собрании, на чем настоял Маркс. Причин было две: во-первых, Энгельс в совершенстве владел английским языком, чего нельзя было сказать о Марксе, и, во-вторых, многие из участников предстоящего собрания знали Энгельса лично.
Маркс и Энгельс полагали, что им будет дана возможность высказать свою точку зрения на предстоящую революцию. Собрание же на Уэббер-стрит намеревалось рассмотреть вопрос о создании международной демократической организации. Словом, не о революции должна была вестись речь. Во всяком случае, не о научной теории революции, как хотели бы Маркс и Энгельс. Это обстоятельство несколько меняло их планы и отчасти огорчало. И хотя они оба считали, что создание международной организации пролетариата – насущная задача дня, в то же время они понимали, что создать такую организацию, не имея научно обоснованной теории пролетарской революции, невозможно. Они были убеждены, что без такого обоснования организация не будет подлинно пролетарской.