Неистовый сын Трира

Они остановились в отеле «Буа-Соваж» на площади Сент-Гюдюль. Это был не самый лучший в Брюсселе отель. И уж конечно, не самый дешевый. Все преимущества «Буа-Соваж» заключались в том, что он стоял в самом центре бельгийской столицы, совсем рядом с министерством юстиции и приемной бургомистра.

Дорога от Парижа до Брюсселя заняла три дня. И была трудной. Стоял холодный и ветреный февраль 1845 года. От мороза коченели ноги. Разламывалась от постоянной тряски голова. Плохо спалось. На станциях кормили дурно. Утомляли угрюмые лица соседей по дилижансу. В эту пору года путешествуют не по доброй воле, не ради развлечений: одних позвало в дорогу несчастье в семье родственников, других – нужда. Пожилая супружеская пара ехала на похороны дочери. Высокий седой старик, в недавнем прошлом парижский торговец скобяными товарами, направлялся в деревню к другу юности, надеясь найти у него приют и пропитание, потому что в Париже конкуренты полностью разорили его. Молодая женщина, которая всю дорогу плакала, возвращалась к родителям в Лилль: ее муж, рыбак, утонул в Сене.

Все это удручало Карла. Но ничего нельзя было изменить. Он вынужден был ехать, трястись, мерзнуть, слушать унылые рассказы спутников. Собственные мысли тоже были порой безрадостны. Тревожило то, что и Женни должна будет вынести все тяготы этой зимней дороги. И не одна, а вместе с дочуркой. А на станциях холодно, не допросишься теплой воды, не приготовишь нужной для ребенка пищи. К тому же Женни в последние дни была нездорова.

При других обстоятельствах он, несомненно, взял бы Женни с собой. Для этого по меньшей мере нужна была уверенность, что Бельгия не откажет им в гостеприимстве. Такой уверенности у Карла не было. Карл взял с собой почти все деньги, какие были у них в доме. На этом настояла Женни. Но деньги нужны будут и ей.

Генрих Бюргерс несколько раз пытался отвлечь Карла от невеселых мыслей, принимался рассказывать смешные истории. А в редкие часы, когда они оказывались в дилижансе вдвоем, даже пел, всячески подзадоривая Карла, чтобы тот присоединился к нему. Карл улыбался, вздыхал. Потом сказал, жалея Генриха, его напрасные старания:

– У тебя доброе сердце, Генрих.

•

В отеле «Буа-Соваж» Маркс и Бюргерс сняли два соседних номера.

– Господам может показаться, что в номерах душно, – предупредил их хозяин отеля. – И все же я не рекомендую открывать окна. Дует очень скверный ветер, ветер с Северного моря. Он несет верную простуду, господа.

В номере действительно было душно. Карл открыл на несколько минут окно. Из окна была видна пустынная площадь, по которой ветер гнал снежную поземку.

– Новый город – новая жизнь, – сказал Карл, захлопывая окно. – Теперь увидим, какая она.

Маркс и Бюргерс поужинали в гостинице. Хозяин любезно согласился взять их на полный пансион после того, как они заплатили ему вперед за недельное проживание.

– А у вас что-нибудь осталось в кошельке, доктор Маркс? – полюбопытствовал Бюргерс, когда они отошли от конторки хозяина.

– Увы, – ответил Карл. – Почти ничего. Однако есть надежда. Ты, конечно, помнишь о моем договоре с дармштадтским издателем Леске? Я пообещал ему рукопись книги о политической экономии. Он должен выслать полторы тысячи франков. Как только я сообщу ему мой брюссельский адрес…

– Нужно было потребовать больше. Да, да!

– Потребовать? – засмеялся Карл. – Но ведь книги еще нет. И не знаю, скоро ли напишу: впереди столько хлопот, Генрих. Пустых хлопот, которые пожирают время. Вся надежда теперь на здешних немцев. Бернайс перед моим отъездом из Парижа посоветовал обратиться с моими делами к здешнему адвокату Карлу Майнцу. Хорошо, если Майнц в Брюсселе, если согласится помочь. Впрочем, я верю, дорогой Генрих, что все будет хорошо. Все невзгоды мы одолеем. Одолеем и большее. Я верю!

– Я тоже, – сказал Бюргерс. – Я тоже! Утром сразу же направимся к адвокату Майнцу.

После ужина, не зажигая света, Карл лег в постель. Какое-то время прислушивался, как за окнами гудит, налетая порывами, северный ветер, снова думал о Женни. С мыслями о ней и уснул. Но спал недолго, часа два. Проснулся оттого, что ему почудилось, будто кто-то толкнул его в плечо. Не сразу вспомнил, где находится. А вспомнив, чертыхнулся, встал, зажег лампу. Не одеваясь, сел к столу, закурил.

На столе лежала стопка почтовой бумаги, стояла чернильница с пером. Рука сама потянулась к перу, затем легла на листок бумаги, и перо двинулось по нему, оставляя извилистую линию. Карл рисовал. Он рисовал профиль милой Женни.

•