Неисповедимый путь

Билли попросил отвести его к отцу. На простом гранитном могильном камне была нехитрая надпись: «ДЖОН БЛЕЙН КРИКМОР, 1925-1969». Он стоял на склоне холма рядом с могилой Линка Паттерсона между соснами, защищающими его от дождя и солнца. На земле еще были видны следы работы могильщиков, но скоро начнут падать иголки и скроют их.

– Он пошел спать, – сказала Рамона. Ее выбившиеся из-под шарфа серые локоны развевал ветер. Вокруг ее глаз и с каждой стороны носа залегли глубокие морщины, но она все еще отказывалась повиноваться воле времени и держала себя с достоинством, высоко подняв подбородок. – Той ночью я читала ему Библию, и мы хорошо поужинали овощами. Он много говорил о тебе, как и несколько дней до того, и сказал, что очень старается понять…

Что мы такое. Он сказал, что знал, что ты станешь великим человеком, и он будет гордиться тобой. Потом он сказал, что хочет вздремнуть, и я занялась мытьем посуды. Когда я попозже зашла проведать его, он…

Был спокоен, как младенец. Я прикрыла его одеялом и пошла за врачом.

Билли коснулся гранитных букв. С холмов им в лицо дул холодный ветер. Несмотря на то, что едва минула середина октября, зима уже стучалась в двери. Билли приехал вчера и домой от остановки автобуса «Грейхаунд» у магазина Коя Грендера он шел пешком, неся в руках свой чемоданчик. Подходя к дому, он увидел свою мать в поле, собирающую пеканы в корзину. Отец не сидел на террасе. «Олдсмобиля» нигде не было видно – как он потом выяснил, его сдали в металлолом, чтобы заплатить за гроб отца. Дом был все такой же, отремонтированный и покрашенный на деньги, которые он присылал, но жизнь изменилась. Он видел на лице матери воздействие времени. С ее слов он понял, что отец умер примерно в то время, когда Билли снился сон о том, как они гуляли по дороге, ведущей в Готорн.

– Ты должна была знать, – сказал Билли. – Аура. Ты должна была ее видеть.

– Да, я видела ее, – тихо ответила Рамона. – Я знала, что он умрет, и он тоже это знал. Твой отец примирился с окружающим его миром и, главным образом, с самим собой. Он вырастил тебя своими сильными руками, день и ночь работая на нас. Он не всегда соглашался с нами и понимал нас, но это не имеет значения: перед смертью он любил нас так же сильно, как всегда. Он был готов к смерти.

– Готов? – Билли потряс головой не веря своим ушам. – Ты имеешь в виду, что он…

Хотел умереть? Нет, я не поверю этому!

Рамона взглянула на него холодным оценивающим взглядом.

– Он не боролся со смертью. Он не хотел. Перед смертью у него было сознание ребенка, и как у любого ребенка, у него была вера.

– Но… Я… Должен был быть здесь! Ты обязана была мне написать! Я… Даже… Не попрощался с ним!..

– Что бы это изменило? – Рамона покачала головой и взяла его за руку. По его щеке покатилась слеза, и он не вытер ее. – Теперь ты здесь. И несмотря на то, что его нет, ты всегда будешь сыном Джона Крикмора. Он навсегда останется в твоей крови. Так умер ли он на самом деле?

Билли чувствовал, как на него давит неутомимый ветер, шелестя острыми сосновыми иголками. Он знал, что то, что отец жив внутри него, это правда, и все же…

Разлуку так тяжело перенести. Так тяжело потерять кого-то и оплакивать его; гораздо легче наблюдать смерть на расстоянии, более трудно столкнуться с ней лицом к лицу. Он уже почувствовал, что из себя представляет мир, на примере карнавала с его шумом и сияющими прожекторами; здесь, в долине, окруженной поросшими лесом холмами и накрытой серым небом, Билли казалось, что он находится в центре величайшей тишины. Он провел ладонями по шершавому могильному камню и вспомнил, как отец прижимался своим небритым лицом к его щеке. Мир вращается слишком быстро! – подумал он; ветер меняется слишком часто, и лето его детства, похоже, осталось в прошлом. Его радовала только одна вещь: вчера утром, перед отъездом из Мобиля, он позвонил в госпиталь в Бирмингем, и ему сказали, что Санта Талли пошла на поправку.

– Зима уже в пути, – сказала Рамона. – Она опять будет холодной, судя по тому, какими толстыми стали эти сосны.

– Я знаю. – Билли взглянул на мать. – Я не хочу быть таким, какой я есть, мам. Я никогда не просил об этом. Я не хочу видеть духов и черную ауру. Я хочу быть таким, как все. Мне это все очень трудно; это все очень…

Странно.

– В твоей крови заговорил отец, – заметила она. – Я тоже не хочу. Никто никогда не обещал тебе, что это будет легко…

– Но у меня не было выбора.

– Это правда. Потому что его и не должно было быть. О, ты можешь жить как отшельник, порвав с внешним миром, как пыталась сделать я после твоего рождения, но рано или поздно это постучится в твою дверь.

Он сунул руки в карман и поежился от налетевшего порыва холодного ветра. Рамона обняла его. Она уже выплакала все свои слезы, но боль ее сына почти разбила ей сердце. Но она знала, что боль укрепляет душу, закаливает волю, и когда он наконец пересилит ее, то станет еще сильнее.

Вскоре он вытер глаза рукавом и сказал:

– Со мной все в порядке. Прости, что я…