Нейрос. Крайм

— Родители мало у кого из низовых есть. Конечно, после первой аренды принято найти себе кого-нибудь, заделать ребёнка, родить, подрастить до года или двух, у кого сколько терпения хватит, и сдать в интернат. Но это же не обязательно, просто традиция. Премию за это дают не такую большую, чтобы ради неё сидеть с пузом, когда можно отрываться. Большая часть — искусственные.

Я схватил Шоню за ягодицу, она взвизгнула:

— Ты чего?!

— Вроде всё натуральное!

— Да не в этом смысле искусственные! Просто от «носилок». Такой вид аренды — «вынашивательница», в простоте, «носилка». Арендуешься на одного, двух или насколько там себя не жалко, откидываешься вся в растяжках, сиськи до пупа, жопу разнесло от гормонов, пузо свисает на колени — заглядение. Зато платят неплохо и берут почти всех. Не годишься даже в бордель — иди в «носилки».

— Знаешь, по тебе не скажешь, что родила женщина, не годная в бордель.

— Так им чужие яйцеклетки сажают, уже оплодотворённые. Тщательно подбирают, чтобы гены были хорошие. А от «носилки» нужно только чтобы матка была. Нам это рассказывали в интернате подробно. Я думала, все это знают.

— Как-то мимо меня прошло, — ответил я уклончиво.

— Ах да, ты же из вершков, типа. Нафига вам знать такое.

— Им.

— Что?

— Им знать. Я здесь. Я не вершок.

— И что, если завтра Владетельница Калидия предложит тебе вернуться наверх, не тайком, не контрабандой, а на самом деле, ты откажешься?

— Откажусь.

— Даже не знаю, — вздохнула Шоня, — хорошо это или плохо. Вдруг бы ты нас взял с собой?

— Куда ж я без вас…

***

«Рабочая смена» на Средке затянулась за полночь — опять Нагма будет дуться, что засыпает без брата. Но что поделать, крайм — это тоже, как ни странно, тяжёлый труд.

— Может быть, я зря против аренды? — бурчит Шоня. — Работать и помнить, что ты работаешь — полное говно.

Шоня злится из-за того, что очередной вершок — любитель борделей — решил, что она не только сопровождающий плательщик, но готова оказать и другие услуги. Шоня объяснила ему, что это не так. Трижды. Он настаивал, упорно не понимая слова «нет». Она нажала тревожную кнопку на карманном терминале. По протоколу должен был подскочить я, но Лирания оказалась ближе и успела раньше, а лояльность к клиенту и умение спустить ситуацию на тормозах не относятся к числу её рабочих навыков. В отличие от умения бить ногами по лицу. И не только по лицу.

Когда я подлетел на моте, здоровенный взрослый парень катался по земле в слезах, одной рукой прикрывая пах, другой — голову, и кричал: «Не бейте, я больше не буду!» Вокруг стояли кружком не пропустившие дармовой цирк клановые и обидно ржали. В общем, если бы у нас была книга отзывов, этот клиент не стал бы писать в ней благодарности.

Я пренебрёг извинениями — мы, в конце концов, крайм-корпа, а не Диснейленд. Наоборот, заставил его просить прощения у Шони, а потом велел валить домой и положить в трусы лёд. Заодно сообщил, что он исключён из числа клиентов на месяц. Аванс тоже не вернул. Ибо нефиг.

Расстроенную Шоню пожалел, погладил по пламенной башке, чмокнул в щёчку и успокоил. Лирании учинил выговор, потому что, хотя отмудохать клиента иногда очень хочется, но, в целом, это вредит бизнесу. И вообще, протокол безопасности для кого писан? Нехрен лезть, если не твоя зона ответственности. Она предсказуемо обиделась, наорала на меня, наговорила гадостей, устроила истерику, причём на глазах клановых, что вообще недопустимо. Ругаться можно среди своих, но наружу мы все одна корпа. Посрались, в общем, знатно, но треснуть её по башке рука не поднялась. Может, зря. Остынет, устрою разбор полётов.

Клановым, которые начали ржать, что на према «Шуздр» орёт какая-то девка, напомнил, что у них вообще прем — девка. Это я в сердцах, это я зря — дойдёт до Костлявой, она мне припомнит.

В результате вызвал к себе Сегония-Младшего и устроил разнос уже ему. Потому что надо смотреть, кого вниз посылаешь, и отсекать откровенное мудачьё. Он ныл, что никак не мог знать, что тот выглядел нормальным, обещал, что больше никогда… Он прав, конечно, хрен угадаешь, у кого на Средке от ложного чувства вседозволенности кукуха выскочит. «Золотая молодёжь», чего вы хотите. Но это не помешало воспитательной работе — а то ишь, расслабился! Мы тут с клиентами работаем, а он в клубе сидит, оттягивается.

Когда все уже собрались у автобуса, оказалось, что нет Колбочки. Пришлось мне за ней ехать. Девушка подглядывала за тем, как её мать обслуживает очередного клиента. И лицо у неё при этом было… Нехорошее лицо.

— Дженадин, — сказал я, вытащив её из-за павильона. — Я не первый раз тебя тут нахожу, но в последний. Если ты не пообещаешь мне прекратить, на Средку тебя больше не пущу!

— Это моя мать! — возмутилась она.

— Именно поэтому. Если бы ты смотрела за посторонним трахом, мне было бы плевать. Мало ли, нравится человеку смотреть, бывает. Но то, что творится с тобой, — крайне нездоровая фигня.

— Это моё дело!

— Нет, не только твоё. Мы — корпа. Я — твой прем. Ты не одна на этом свете. Твои проблемы — наши проблемы.

— У меня нет проблем! — зло заявила она.