Нейронная одержимость

— Что ж, дружище, — обращаюсь я к обломку, — ты поработал мне неплохо. Раскопаешь завал? А жаль, не хотелось бы оставаться тут лишний раз.

— Боишься темноты? — томный грудной голос предвещает появление Ады. Её алое тело, хоть и светится изнутри, но ни черта не освещает склеп, в котором я оказался. Что ж, логично — ведь она всего лишь эхо в моей голове. Беспокойный вирус, засевший в одном из сонма имплантов.

— Запах тут не из приятных, вот и всё, — ворчу я, включая фонарь и проверяя снаряжение.

Иконка «стрекозы» горит тёмно-жёлтым, и я отсоединяю рюкзак. До поры до времени. Лучше сначала проверить остальное и понять, как мне вернуться к своим людям. Я не сомневался, что рано или поздно они дожмут Армода — но хотелось бы получить свою долю заслуженных почестей лично, а не после триумфа. Что ж, начнём с доспехов. Компенсационные пружины — сломано, выкинуть. Свою роль они отыграли. Раздробленный щиток, прикрывавший ключицу- точно выкинуть, обломки при попадании сработают не хуже чугунного куска снаряда.

Всё это прекрасно, но как мне добраться наверх? Что ж, консьержа я как-нибудь пройду, а лифт доставит меня на последний этаж. Распахивающиеся двери, пафосная фраза с отсылкой к какому-нибудь боевику, выстрел в голову колдуну. Занавес. Осталось только выбраться. Откуда? Я провалился не в строительную яму — иначе бы искалечился, повредив шкурку об арматуру, куски плит и прочий хлам. Пещера — тоже не подходит. Слишком затхло. Слишком ровные стены, да и пол в пещере редко выкладывают изразцовой плиткой. Правда, загажен каким-то пеплом и деревянным углём. Пеплом и углём? А где ты, Николай Петрович, видел раньше пережжённый уголь и пепел? Не в этой жизни, а в настоящей? Осознание накатывает на меня липким ступором.

Сожженные угольки — не дерево, а кости. Экзамен на первом курсе. Погребальные обряды раннего железного века. Отличия интурбации сиречь похорон от кремации сиречь сожжения трупа. Бонус — совмещённые обряды, когда всё сожжённое погребают в кургане. Вместе с жёнами, богатствами и да, рабами. И действительно, луч фонарика высвечивает сидящий на каменном троне сероватый костяк при полном параде. Доспехи с инкрустациями, «стрекоза» (крылья больше, но конфигурация очень уж знакомая). Борода — как на живом. Вот только лохмотьями висят чёрные остатки плоти.

— Ада, сможешь протестировать, работает ли этот антиквариат? — ворчу я, аккуратно отходя назад.

Мне не привыкать к мертвякам в виде костей. А вот в таком… мне иногда не понять чернозёмных археологов. Те, натыкаясь на могилы петровской эпохи, весьма хладнокровно матерятся при виде вытекших на сапог гнилых мозгов.

— Ох, эти времена сразу после перековки, когда ещё умели так много, но уже искали милости забытых богов, — усмехается демоница, выплывая из-за моего плеча. Она останавливается в шаге от погребённого и недовольно морщит носик, словно чувствуя вонь. — Вот только, боюсь, сначала тебе придётся спросить у сторожевого пса.

— Вроде бы за мной собаки не… — я подхожу ближе к трону и осекаюсь. Мой взгляд падает на меч в богатых ножнах, лежащий на бёдрах у воина и небольшой сундучок у ног. — Да вы издеваетесь? — громко вопрошаю я и откидываю бесполезный огрызок меча. У меня ещё остался пистолет — и я его выдёргиваю из кобуры, не забывая о грязных ругательствах. Мертвец на троне, меч на бёдрах, холм светится изнутри и хорошо воняет. Этот сюжет мне тоже знаком. — Давай, паскуда, выходи! Я знаю, ты тут — ни один хаугброт не обходится без бродячего мертвеца!

— А что такое этот… хаг… брод? — игриво вопрошает Ада, словно я не вою, как последний параноик.

— Ограбление кургана, — ворчу я, не желая посвящать демоницу в тонкости древнеисландской поэззии.

Грохот потрёпанного биомеха, выползшего из какого-то угла, была мне ответом. Плоть того, что выползал на меня, давно истлела или была сожжена — но это сейчас неважно. Я вижу его оплывшие псевдобионические мышцы — кусок «умного пластика», выращенный в чане. Вижу броню, потускневшую, но всё так же прикрывавшую важные механизмы. И вижу здоровый обломок какого-то багра, торчащий прямо из спины противника. И вроде как бы выбирая между трупом и живым человеком, проще поставить на живого. Но не когда живой — с обломком меча и побитым доспехом, а мёртвый — в полном снаряжении и боевом молоте.

Авторы тех трактатов по фехтованию, до которых успел дотянуться Адриан и я, говорили о поединщиках, уподоблявшихся танцорам. О «золотом треугольнике», «круге и кресте», уходами в сторону и «прямом угле» защитной стойки. Хотелось бы мне посмотреть на благородных идальго, оказавшимся перед горой механизмов, собранных в полусгнившую тушу. Впрочем, рефлексию стоит оставить на потом. Потом! Плавный выдох. Не слушать причитающую Аду, у которой впервые в цифровой жизни что-то не выходит.