Нейромант. Трилогия «Киберпространство»

– Мы же рассказывали. Чтобы жить здесь. Можно чуток тут расшириться, пристроить что-нибудь. Все говорили, что в шарах мы жить не сможем, так, наоборот, только мы их и поддерживали в рабочем состоянии. У нас был единственный шанс выбраться сюда своими силами. Кому охота жить тут за-ради какого-нибудь правительства, армейского дуболома или своры писак? Нужно собственное желание жить на фронтире, в крови оно должно быть.

Королев улыбнулся, Энди оскалил зубы в ответ:

– Мы подобрали все эти силовые кабели и просто взлетели повыше. А уже когда наверху, парень, остается либо сдохнуть, либо сделать Большой Прыжок. – Он повысил голос. – И назад оборачиваться нельзя, нет, сэр! Мы совершили Прыжок, теперь здесь будем обустраиваться!

Женщина приладила луноход колесиками на липучках к обшивке корпуса и отпустила. Тот, весело жужжа, пополз у них над головами.

– Прикольный! Детям понравится.

Королев заглянул Энди в глаза. Космоград снова вздрогнул, моделька слегка сменила курс.

– Восточный Лос-Анджелес, – сообщила женщина. – В нем дети.

Она сняла очки, глаза ее светились знакомым Королеву безумием.

– Что ж… – Энди побренчал инструментами на поясе. – Может, проведете для нас экскурсию?

Отель «Новая роза» [148]

Семь ночей в этом гробу, Сендии, семь взятых взаймы у времени ночей. Отель «Новая роза». Как я хочу тебя сейчас. Иногда я колочу тебя. Мысленно воспроизвожу это, так медленно, так жестоко и сладко, что едва ли не ощущаю тактильно. Иногда я вынимаю из сумки твой автоматический пистолетик, провожу большим пальцем по гладкому дешевому хрому. Китайский, 22-го калибра, дуло не шире расширившихся зрачков твоих исчезнувших глаз.

Фокс теперь мертв, Сендии.

Он сказал, чтобы я забыл о тебе.

* * *

Помню, Фокс стоит, привалившись к обитой плюшем стойке в полутемном баре какой-то сингапурской гостиницы, кажется, на Бенкулен-стрит. Его руки рисуют в воздухе различные сферы влияния, расставляют на невидимой доске внутренних соперников. Взмах левой обозначает кривую графика чьей-то карьеры, а указательный палец правой утыкается в меня – будто в прореху, которую он обнаружил в ограждении какого-нибудь мозгового треста. Фокс – снайпер в войне мозгов, посредник на перекрестках большого бизнеса. Он разведчик в тайных вылазках дзайбацу – транснациональных корпораций, контролирующих мировую экономику.

Я вижу, как Фокс ухмыляется, тараторит. Он встряхивает головой, отметая мои экскурсы в промышленный шпионаж. Передовой Рубеж, говорит он, всегда ищи Рубеж. Он произносит это слово с нажимом, так и слышится заглавная буква в начале. Рубеж для Фокса – чаша Грааля, необходимая составляющая выдающегося человеческого таланта, не подлежащая передаче, запертая в мозгу самых крутых ученых мира.

Рубеж не записать на бумагу, говорил Фокс, не набить на дискету.

Деньги делаются на отступниках, предающих свои корпорации.

Фокс был вкрадчив и ловок, как лис. Солидность его темных французских костюмов уравновешивалась мальчишеским вихром, не желавшим оставаться на своем месте. Меня всегда расстраивало то, как пропадала видимость изящества, когда он отходил от стойки бара, – левое плечо вывернуто под таким углом, что не скрыть никакому парижскому портному. В Берне кто-то переехал Фокса такси, и ни один хирург так и не додумался, как выправить ему позвоночник.

Наверно, я пошел за ним, так как он сказал, что охотится за Рубежом.

И где-то там, на пути к Рубежу, я и нашел тебя, Сендии.

Отель с громким названием «Новая роза» – это всего лишь нагромождение гробов на обшарпанной окраине международного аэропорта Нарита. Пластиковые капсулы в метр высотой и три длиной штабелированы, как лишние зубы Годзиллы, на бетонной площадке у дороги в аэропорт. В потолок каждой капсулы вмонтирован телевизор. Дни напролет я смотрю японские викторины и старые фильмы. Временами держу в руке твой пистолет.

Иногда мне слышно, как над Наритой кружат самолеты, дожидаясь своей очереди заходить на посадку. Закрыв глаза, я представляю, как четкий белый инверсионный след расплывается, теряет форму.

Впервые я увидел тебя в дверном проеме обшарпанного бара в Йокогаме. Евразийка, полугайдзин. Длинные ноги и сногсшибательный струящийся наряд, китайская копия с оригинала какого-то известного японского кутюрье. Темные европейские глаза, азиатские скулы. Я помню, как потом, в номере, ты вытряхнула сумочку на постель, выискивая что-то среди косметики. Мятый сверток новых иен, ветхая записная книжка, перетянутая резинкой, банковский чип «Мицубиси», японский паспорт с тисненой золотой хризантемой на обложке и китайский 22-й калибр.

Ты рассказала мне недлинную историю своей жизни. Твой отец был топ-менеджером в Токио, но теперь он опозорен, уволен и выброшен на улицу «Хосакой», самой могущественной среди дзайбацу. Той ночью твоя мать была голландкой, и ты разворачивала передо мной, пока я слушал, бесконечные летние дни амстердамских каникул, где голуби покрывают площадь Дамм мягким коричневым ковром.