Гадко, гадко, так не умирают. Это подняло ее на ноги. Гнев, пальцы как когти. Осмотреть безмолвную комнату, место, где он умер. Следов его присутствия нет, ничего. Только потрепанный атташе-кейс. Откинув крышку, Марли обнаружила два блокнота на спирали – чистые, нетронутые страницы, – нечитанный, но очень модный роман, коробок деревянных спичек и полупустую пачку синих «голуаз». Переплетенный в кожу ежедневник исчез. Она ощупала его куртку, залезла в карманы – ежедневника не было.
Нет, подумала она, ты не записал бы это туда, верно? Но ты ведь никогда не мог запомнить ни номера, ни адреса, да? Она снова оглядела комнату, охваченная каким-то странным спокойствием. Тебе ведь приходилось все записывать, но ты скрытничал, не доверял моей маленькой книжице из «Браунса», да? Если у тебя было свидание с девушкой в каком-нибудь кафе, ты записывал ее телефон на спичечном коробке или на обратной стороне чека и забывал об этом, так что я находила его недели спустя, убирая твои вещи.
Марли перешла в крохотную спальню. Там стоял ярко-красный складной стул и пласт дешевого желтого темперлона, служивший кроватью. Темперлон был помечен коричневой бабочкой менструальной крови. Она приподняла пласт, но под ним ничего не было.
– Ты, наверное, напугался, – сказала она.
Голос дрожал от ярости, которую она даже не пыталась понять. Руки были холодны, холоднее, чем у Алена. Она пробежала пальцами по красным в золотую полоску обоям в поисках какого-нибудь разошедшегося шва, отставшего края, тайника.
– Глупая несчастная сволочь. Несчастная дохлая сволочь…
Ничего. Назад, в гостиную, – и почему-то удивление, что он не пошевелился. Как будто ожидала, что он вот-вот вскочит, «привет-привет», размахивая куском бутафорской проволоки. Сняла с него туфли. Пора ставить набойки. Заглянула внутрь, пощупала стельки. Ничего.
– Не делай этого со мной.
И назад в спальню. Узкий шкаф. С треском отмахнуться от стайки дешевых пластмассовых вешалок, оттолкнуть обвисший саван упаковочного пластика из химчистки. Сдвинуть пласт грязной постели, встать на него – каблуки проваливаются в темперлон, – чтобы провести руками вдоль полки из ДСП и найти в дальнем углу плотно свернутый бумажный квадратик, темно-синий. Развернуть, заметив, как облупился лак с ногтей, на которые она потратила сегодня столько времени, и увидеть номер, записанный зеленой шариковой ручкой. На обороте разодранной пачки «голуаз».
В дверь постучали.
Потом голос Пако:
– Марли? Эй, Марли? Что случилось?
Она засунула бумажку за ремень джинсов и, повернувшись, встретила взгляд спокойных серьезных глаз.
– Это Ален, – сказала она. – Он мертв.
19
«Гипермаркт»
В последний раз Бобби видел Лукаса перед огромным старым универмагом на Мэдисон-авеню. Таким он его и запомнил: огромный негр в строгом черном костюме вот-вот войдет в свой длинный черный автомобиль, один черный начищенный ботинок стоит уже внутри роскошного салона Ахмеда, другой – еще на крошащемся бетоне тротуара.
Джекки стояла рядом с Бобби. На лице – тень от увешанных золотыми побрякушками широких полей федоры, шафрановый шарф завязан сзади на шее.
– Теперь за нашим юным другом будешь присматривать ты. – Лукас ткнул в нее набалдашником трости. – Он не без врагов, наш Граф.
– А у кого их нет? – спросила Джекки.
– Я сам о себе могу позаботиться, – сказал Бобби.
Мысль, что Джекки считают более умелой, чем он, возмущала его; в то же время он понимал – так оно и есть.
– Ты уверен? – Лукас качнул тростью, теперь набалдашник смотрел на Бобби. – Муравейник, мой друг, – это искаженный мир. Здесь вещи редко бывают тем, чем кажутся.
Как бы в подтверждение своих слов, он сделал что-то с тростью – и длинные латунные накладки на мгновение беззвучно раскрылись, встопорщились наподобие спиц зонта, только каждая спица оказалась обоюдоострым и заточенным штырем. Потом они исчезли, и широкая дверца Ахмеда, скользнув на место, закрылась с глухим бронированным стуком.
Джекки рассмеялась:
– Вот че-ерт. Лукас все еще таскает с собой эту дубину. Он теперь важный адвокат, однако улица всегда оставляет свой отпечаток. Что ж, на мой взгляд, это неплохо.
– Адвокат?
Джекки только поглядела на него:
– Пустяки, золотко, ты просто пойдешь со мной. Делай, как я скажу, и все будет о’кей.
Ахмед влился в редкое уличное движение, и какой-то рикша бессмысленно прогудел ручным клаксоном вслед удаляющемуся латунному бамперу.
Затем, положив Бобби на плечо наманикюренные пальцы в золотых кольцах, Джекки повела его по тротуару мимо бездомных бродяг в лохмотьях, устроивших себе ночлег среди мешков для мусора, – в медленно просыпающийся мир «Гипермаркта».
– Четырнадцать этажей, – сказала Джекки, а Бобби только присвистнул.
– И все такие?