Нефритовый Грааль

Вовсе не там, где ожидал. Здесь не было ни архитектуры с характерными завитками и изгибами, ни панорамы города с многочисленными разноцветными огнями, над которым парили бы летающие корабли, а крылоящеры взмывали и описывали бы круги, словно в замысловатом воздушном балете. Где бы он сейчас ни оказался, его окружала совершенная тьма. Ощущения подсказывали мальчику, что он лежит скорее на земле, чем на полу: чувствовалось что-то твердое, неровное и довольно бугристое. Похоже, тело было вполне реальным, судя по тому, что в него врезались комья земли. Натан поднялся и стал осторожно продвигаться, наконец уткнувшись в какой-то камень. Каменная стена. «Я в пещере», — догадался Натан. Из нее должен быть выход. Воздух свежий, не застоявшийся. Если он сможет определить направление потока… Впрочем, никакого потока не было: лишь крошечный нюанс, намек на перемену в атмосфере. Следуя за ним, Натан очутился в проходе. Каменные стены сходились почти вплотную: теперь между ними оставалось не более ярда; зато, вытянув руку вверх, Натан не достал до потолка. Он все пробирался и пробирался вперед, извиваясь в сужающемся пространстве, всматриваясь широко распахнутыми глазами в непроглядную тьму. Поворот — и еще один; и вдруг Натан начал что-то различать.

Немного, но хотя бы что-то. Ломаная щель, сходящаяся в точку над головой, синюю на фоне черноты. Густой темно-синий бархат ночи, не запятнанный лучами искусственного света. В далекой вышине меж сдвигающихся скал сверкала одна-единственная звезда. Натан, извиваясь, выбрался из расщелины — взрослому, если только не совсем худому, она оказалась бы чересчур узка — и очутился в ночи. Хотя в свете звезд оказалось нелегко что-либо увидеть, мальчик все же различил, что стоит на холме, а вокруг до далекого горизонта раскинулся просторный пустынный ландшафт. Воздух был сухой и холодный; в вышине над головой, собираясь в незнакомые созвездия, парили звезды: одни громадные, яркие и близкие, другие — собранные в отдаленные россыпи, напоминающие сверкающие «хвосты» из звездной пыли. Поначалу Натан не заметил на небе луны; но вот она показалась справа, из-за склона горы: розоватый месяц с неровными краями, затмивший оказавшиеся поблизости звезды. «Я почти уверен: это одна из лун Эоса…» — подумал мальчик. Только он не имел ни малейшего представления, в каком уголке Эоса очутился; смысла идти куда-то, не зная нужного направления, не было. Да и в любом случае Натан видел перед собой достаточно земной поверхности, чтобы понять, что она была в основном труднопроходима, вся изборождена невысокими грядами и испещрена пятнами звезд; дорога в темноте оказалась бы попросту опасна. Мальчик решил не отходить далеко от пещеры и дождаться утра — к счастью для себя.

Впоследствии он гадал, что могло бы произойти, попробуй он ночью выйти в путь. Проснулся бы он на рассвете — или вовсе никогда бы не проснулся? Похоже, сны его никогда не бывали бесцельны, хотя их цель не всегда удавалось угадать; к тому же прежде он чувствовал себя хоть как-то защищенным — во всяком случае, до того, как материализовался во плоти. На сей раз он понял, что остался совсем один, уязвимый для неведомых опасностей, которых не понимает. Его бросили в чуждый мир без всякой поддержки и помощи, слепо вышвырнули на самый край какой-то скрытой пропасти. В тот момент осознание нависшей опасности пугало его сильнее, чем страх никогда не вернуться домой.

Медленно, убеляя небо на востоке и обращая розовый месяц в полупрозрачное перышко, надвигалась заря. Тусклый утренний свет распластался над пустотой, открыв взгляду пустыню из песка и камня, расчерченную застывшими волнами доисторического океана, иссеченную, словно венами, руслами давно пересохших рек. Вверх по склону к Натану тянулся, змеясь, двойной ряд громадных валунов; там земля была особенно неровной, вздыбленной острыми, как ножи, гребнями и вздутой шишками и холмами. Наконец из-за горизонта показался изгиб солнца, заливая мир цветом: песок оказался бледно-терракотовым, скалы — кремовыми с серыми прожилками, тут и там выщербленные или изъеденные до небесно-голубой, или кроваво-оранжевой, или мясисто-красной сердцевины. На миг эта жуткая, дикая красота заворожила Натана; и в то же мгновение он почувствовал боль — она обожгла его резко и внезапно. Там, где утренние лучи коснулись руки, кожа покраснела, потом появились пузырьки ожога. Натан почувствовал, что то же самое происходит с лицом. Бросившись обратно к расщелине, он забился в благословенную тень пещеры. Боль немного утихла; при мысли о том, что солнце не застало его посреди голой пустыни беззащитным, без обуви, в одной пижаме, Натана накрыла волна облегчения.