— Звучит похоже на язык, что мы используем здесь для сильной магии; от него в свою очередь произошли многие другие языки, — объяснил Бартелми. — Быть может, ваш мир значительно более развит — достаточно, чтобы оказаться на грани разрушения, однако между ним и Землей явно просматривается множество общих основополагающих точек. Хорошо. Не поведаете ли вы мне всю историю, с самого начала? Здесь не запрещается ее обсуждать.
Эрик рассказал все, что знал; правда, добавить к тем скудным сведениям, что он уже сообщил, оказалось практически нечего. Первый Грандир был правителем великой силы и святости, коварно убитым лучшим другом; такой конец он предвидел сам, хотя почему-то не сделал ничего, чтобы отвратить его. По некоторым версиям убийцей был либо сын, либо сестра-жена Грандира. Его пророчество гласило, что со временем смертные станут неверно использовать магию, коей в изобилии в их вселенной, и превратят ее в яд, что их же и уничтожит. Однако он создал заклинание, которое все же может спасти мир, — заклинание, воплощенное в чаше, мече и венце: чаше, что хранила его кровь, мече, что заколол его, и венце, что он носил при жизни. Только Грандира убили прежде, чем он успел раскрыть, в чем оно состоит.
— Почему? — осведомился Бартелми. Казалось, что время для убийства и впрямь выбрано чрезвычайно неудачно.
Эрик трагично повел плечами и сделал неопределенный жест рукой. То была судьба — рок, мрачная неизбежность. Возможно, заклинание содержалось в некоем документе, а тот утерян, или нашептано кому-то — и с тех пор передается из века в век от избранного к избранному, пока не настанет момент произнести его слова вслух. Момент настал, но никто не произнес заклинания. Почему чаша хранится в чужом мире теми, кто не знает ее истинной ценности? Меч и венец тоже где-то здесь — или разбросаны по бессчетным вселенным? Их нужно разыскать и вернуть на Эос, и тогда, быть может, заклинание обретет завершенную форму.
— Вдруг именно поэтому Натан перенес меня сюда, сам того не зная? Провидение, судьба. Чаша здесь в опасности. Ее нужно охранять, держать под присмотром.
Бартелми вспомнил о звезде, горящей над Иде, которую заметил Натан.
— Кто-то и так за ней присматривает, — заверил он Эрика.
— Ты… ты уже в норме? — раздался голос Эдмунда Гейбла, одноклассника и соседа Натана по комнате. Оба играли в крикетной команде и подружились едва ли не с первого дня в школе.
— Разумеется, — отозвался Натан. Нэд выглядел встревоженным и неуверенным, что было для него весьма не обычно. — А что случилось?
— Похоже, в последнее время ты совсем не думаешь о школе: по химии всего лишь «четверка», и к тому же…
Натан улыбнулся.
— Ты говоришь прямо как брат Булкин, — так они прозвали мистера Беньяна, учителя химии. — Химия — не моя страсть. Ты же знаешь, всем наукам я предпочитаю физику и биологию.
— Раньше ты отлично успевал по всем предметам. Что-то не так, с тобой творится что-то странное. Ночью я проснулся и взглянул на тебя: ты выглядел каким-то сумрачным.
— Вот спасибо! А что, во сне я должен сиять от счастья?
— Нет, я имел в виду сумрачным — как бы расплывчатым. Словно ты не совсем здесь.
Сердце Натана совершило такой прыжок в груди, что прошла целая минута, прежде чем мальчик смог заговорить.
— Наверняка тебе почудилось. Да и как ты вообще мог что-то разглядеть? Ведь было темно.
— Уже начало светать, — возразил Нэд. — Света было вполне достаточно, чтобы все видеть. Честное слово. Ты был почти… прозрачным. Как привидение.
— Ну, теперь-то я здесь, — отозвался Натан. — Плотнее плотного. Потрогай! — Он вытянул руку. — Будь я призраком, я был бы мертв, верно? И не потрепал бы тебя сегодня днем на тренировке по крикету.
Натан старался поскорее забыть об этом случае, а Нэд, хотя больше не возвращался к разговору о нем, все же был страшно напуган.
Если бы не беседа с Нэдом, Натан никогда бы не вспомнил о том, что ночью видел сон. Сколько же других снов он вот так позабыл? Содержалась ли в них важная информация, теперь безвозвратно утерянная в подсознании? И что он мог натворить во время всех этих путешествий? А вдруг ему каждую ночь что-то снится? Натан попытался контролировать поток мыслей и сдержать панику с помощью здравого смысла. В конце концов он вспомнил сон. И что бы ни представляла собой сила, насылающая сны, она не запутает его, стирая их из памяти.