Нефритовый голубь

Но если полковник ни при каких обстоятельствах не хотел разрушать семью, то Игорь, как стало ясно потом, после всех сегодняшних бурных сцен, был настроен иначе.

Ни слова ни говоря, он ушел с балкона в их с Эльзой комнату, где и провел ночь в одиночестве: сестра осталась у нас, где о ней нежно заботилась моя дорогая Мари.

Утром зятя в квартире уже не было. Игорь Велтистов ушел, не попрощавшись. Только коротенькую записку оставил, где сообщил, что уезжает в Европу. Куда именно, почему-то не указал.

***

Прочитав крайне лаконичное послание супруга, Эльза принялась было снова плакать, но мы с Мари довольно быстро успокоили ее. После завтрака, состоявшего из чашки «Кокомолта» – очень неплохая вещь: кока, молоко, сахар! – бутербродов с маслом и небольшого кусочка шоколадного пудинга, я отправился на работу – в «Новое русское слово».

Здесь узнал о том, что вчера был убит генерал Кузьмин. После того, как они с женой вернулись с вечера, он, взволнованный длительными, эмоциональными разговорами с соотечественниками, отправился на улицу успокоиться, подышать свежим воздухом. На улице его и обнаружила полиция, которую вызвала жена, обеспокоенная долгим отсутствием супруга, и побоявшаяся выходить на его поиски в незнакомый город.

В окоченевшей руке генерала был зажат пистолет. В обойме его не хватало двух патронов.

Главное, однако, заключалось в том, что кто-то покончил с Павлом Михайловичем таким же способом, как с Подгорновым, как с неизвестным мне красноармейским военспецом в 1919 году. Вместо одного глаза на лице Кузьмина было кровавое месиво.

Теперь я знал точно – к смерти доблестного генерала Игорь никоим образом не причастен. Его алиби мог подтвердить я сам.

Вечером я поведал о смерти Кузьмина домашним. Эльза, вроде бы, восприняла эту историю без излишних переживаний. Только произнесла:

– Все-таки, я уверена, что не Игорь убил Михаила Александровича.

Да, теперь и я в этом не сомневался.

Почти. Но и маленькое «почти» исчезло через два дня.

***

Отпевали генерала Кузьмина в Никольском соборе. Без преувеличения можно сказать, что проститься с этим доблестным сыном Отечества пришли все достойные уважения изгнанники из России, находившиеся в ту пору в Нью-Йорке. Относительно небольшой храм был переполнен.

Не стоял ли среди нас таинственный маньяк, отнявший жизнь у генерала, а до этого, вероятно, и у Подгорнова, других людей?

Когда богослужение закончилось, и все выходили из церкви, разбиваясь, по обыкновению, на группы, ко мне приблизился Пантелей Тертышников, ведший когда-то дело об убийстве моего первого зятя. Да, он тоже был в Нью-Йорке: перебрался несколько лет тому назад в Соединенные Штаты из Египта.

Признаться, я не был особенно рад обществу этого человека. Бывший следователь людьми солидными почитался за персону в определенной степени одиозную.

Дело в том, что на Тертышникова, несомненно, наложили отпечаток тяготы нахождения в плену у красных во время гражданской, когда он безуспешно пытался пересечь линию фронта, перипетии, последовавшие после побега из большевистских застенков, по завершении которых он оказался разнорабочим в Анталии, и, наконец, длительное проживание в Египте – стране, знаменитой не только величественными сфинксом и пирамидами, но и изнуряющей жарой, способной отрицательно повлиять на душевное равновесие, умственное, да и физическое состояние непривычного к ней европейца.

Короче говоря, теперь, в Нью-Йорке, Тертышников был еще более худым, чем прежде, в Москве. Борода бывшего офицера полиции стала значительно длиннее и жиже. В крошечных глазах его появилось нечто болезненное. Заслуживающие доверия люди сообщали мне, что последствием приключений послевоенных лет стало более чем двухлетнее пребывание экс-следователя в одной из психиатрических клиник штата.

После столь продолжительного курса реабилитации он занимался тем, что руководил крайне немногочисленным и ультраправым «Обществом офицерских чинов полиции Российской империи», а также читал в колледжах бесплатные лекции об ужасах большевизма и его опасности для США, выдвигая при этом на первый план излишне радикальные соображения. Он ненавидел почти всех русских, живущих в городе, считая их в той или иной степени причастными к несчастьям, обрушившимся на нашу многострадальную Родину. Причем отношение свое к соотечественникам Тертышников редко когда скрывал, в том числе и в публичных лекциях, отчего, собственно, и снискал всеобщую неприязнь.

Почившего генерала, экс-следователь, как мне казалось, не относил к категории виновников русского кошмара, поэтому, наверное, и присутствовал на отпевании.

Судя по тому, что Тертышников подошел именно ко мне, кампания вашего покорного слуги не была неприемлемой для него. В самом деле, кого-кого, но меня-то не смог бы заподозрить в вольном или невольном предательстве интересов Отечества даже этот бывший полицейский – человек с, мягко говоря, излишне развитым воображением.

***