Нефрит

Тело тут же сжалось, словно по команде, ощущая, что всполохи еще не забытой и пульсирующей боли, о которой я перестала думать под напором его языка и желания, снова ожили с новой силой, опаляя новыми волнами кусающих ощущений, что едва ли можно было назвать приятными!

— Нефрит?… — осторожно выдохнула я, радуясь пожалуй только тому, что теперь была к нему затылком и он не мог видеть, как я поморщилась от новой волны подступающей боли, оттого что он продвигался во мне все дальше и дальше, пока я упиралась ладонями в нагретое паром бани теплое дерево скамьи подо мной, пытаясь прогнать подальше от себя желание как можно быстрее выползти из-под него, — …мы еще не все?…

Судя по смешку и урчанию в его груди, которая была прижата к моей спине, отчего этот звук прошелся по мне волной «гусиной кожи», ответ был ясен без лишних слов.

Еще не все и его обжигающие и такие крышесносные ласки и прикосновения были лишь временным перемирием и попыткой утихомирить первую волну боли!

— …но я ведь уже… не девственница… — по мере того, как Нефрит продвигался во мне все глубже и глубже, заполняя, растягивая и наполняя собой до рваного дыхания и сжавшихся кулачков, мой голос звучал все более тише и судорожней, прерываясь отрывками дыхания и привкусом крови на губах.

— Суть не в том, чтобы просто лишить тебя девственности, Кудряшка, — прошептал Нефрит, касаясь губами моей шеи сзади и чуть прикусывая ее, словно пытаясь отвлечь от боли в бедрах, которая разрасталась во мне со скоростью пожара в засушливую пору, да еще при штормовом ветре, — А в том, чтобы на тебе была моя метка. Чтобы наши ароматы стали единым целым, показывая всему миру, что теперь ты моя и только моя!

Я пару раз моргнула, понимая, что зря не прислушивалась к тому, что пыталась рассказать мне Мия деликатно, осторожно и явно пытаясь не испугать заранее, а донести до меня суть всего этого мероприятия, которое было в той степени приятным, в какой и болезненным.

Думаю, что смысл сказанных Нефритом слов, стал доходить до меня лишь в тот момент, когда я вся вытянулась под ним, кусая губы и ощущая такую боль, что первые слезинки повисли на мокрых ресницах, слыша, как мой огромный Бер, выдохнул хрипло, протяжно и с глухим стоном, чуть выгибаясь и придавливая меня еще сильнее, отчего косточки моих распластанных бедер больно уперлись в дерево.

Он застыл на несколько секунд, сделав пару тяжелых, громких и судорожных вдохов и выдохов, прежде чем его бедра двинулись назад, постепенно выходя из меня, скользя по судорожно сжимающимся от боли стеночкам, чтобы потом снова заскользить вперед, достигая самого упора моего содрогающегося тела, и кусая новой вспышкой огненной боли, словно лава разливалась теперь внутри меня, сжигая изнутри и заставляя плотно закрывать глаза, чтобы слезы не текли сильнее.

Уже через несколько секунд его плавные поступательные движения стали быстрее и напористее, превратившись в толчки — глубокие, равномерные, поступательные… но неумолимые.

И вместе с этими толчками изменилось и его дыхание став неглубоким, частым и таким, словно в нем дышал не человек, а зверь.

Не помогали даже его пальцы, которые поглаживали мое лоно, массируя ту чувствительную точку, от которой по всему телу словно расходились электрические разряды, путая мозг своей кусающей сладостью, которая стекала горячими каплями в самый кратер боли.

Я подрагивала и стонала от каждого его движения и толчка, борясь с этими чувствами на грани безумия, иногда не понимая, делаю от боли или той страсти, что струилась во мне, заставляя сжиматься и запрокидывать голову, ощущая его обжигающее дыхание на своей коже и уже не вздрагивая, когда его острые клыки опускались на мои плечи.

-..не всегда будет так, — хрипло и дрожа выдохнул Нефрит, неожиданно резко выходя из моего тела, чтобы снова крутануть меня словно игрушку вокруг своей оси, положив на спину и нависая сверху, — Придет время, когда твое тело привыкнет ко мне и примет…

Едва ли я смогла бы что-то сказать в ответ, даже если бы хоть какие-то мысли были в моей пылающей голове, да только их не было, а Нефрит снова уверенно раздвинул мои подрагивающие ноги, подавшись бедрами вперед и неожиданно взяв за ладонь, которую потянул к себе, заставляя снова обхватить за свое влажное, такое большое и скользкое возбуждение, сжимая с силой, пока хриплый стон не вышел из этой широкой мокрой от пота груди, оттого, как он оставил мою ладонь у самого основания, прохрипев:

— …держи меня! Держи крепко!

Едва дыша, я не понимала, что происходит, ахнув, когда он вошел в меня уже смело и напористо, задвигавшись теперь еще сильнее и быстрее, отчего ритм и темп движения его неугомонных бедер стал походить на какой-то безумный танец.

Упираясь руками в скамью, Нефрит словно раскачивался, порыкивая, и не обращая внимания на то, что слышался хруст и треск, расходящегося под его пальцами дерева.