Неформат

она ощутила, какую-то несуразность. Так чувствует себя в предбаннике среди десятков голых или

полуодетых тел новичок, только что ввалившийся туда в зимней одежде из морозного тамбура.

Сейчас, размышляя об этом в темноте, она остро ощутила, что вот это, эти «гости столицы», как их

без тени иронии, на полном серьёзе именовали в «Вечёрке» и на втором московском канале,

покорно разглядывающие Кремль и Мавзолей, а затем ожесточённо штурмующие ГУМ, ЦУМ и

Военторг, которые Ляля терпеть не могла за их многолюдье и убогость, – это ведь, пожалуй, и есть

тот мир Изотовки, из которого, как пловец из скользких и противно-мохнатых водорослей, плюясь

и отчаянно отряхиваясь, пытался выбраться этот странный егерь все эти годы. И, выбравшись из

трясины провинции с её тётками в мохеровых бесформенных шапках и мужиками в куртках из

дешёвого кожзаменителя, что он увидел? И что он увидит в эту пятницу, когда встретится с её

родителями? «В зеркале двух миров», как постулирует рубрика в газете «Правда». Вот и она,

случайно приручив этого чудака, невольно заглянула в это зеркало двух таких разных миров –

Москвы и этой всесоюзной Изотовки. Ей стало неловко за свою большую квартиру; за то, что в ней

есть не просто телефон, а даже два на одной линии, один из которых, в кабинете отца, стилизован

под антикварный аппарат; за те дорогие розы, на которые Вадим потратился в первый визит.

«Надо будет сказать ему, чтобы не тратил деньги на цветы, – подумала она почти панически. – А

то он, пожалуй, живёт по принципу Ломоносова: в день на денежку хлеба и на денежку квасу».

Нет, он, конечно, наотрез отказался обуздать свои амбиции и сэкономить на цветах и

подарках, когда Ляля осторожно завела с ним об этом речь в четверг, накануне визита.

– Ты лучше скажи мне, что подарить твоему отцу? Что он ценит?

– Книги, пожалуй. Только учти: у него почти всё есть. То есть все книги, которые, по его

мнению, имеют художественную ценность.

– Понятно. А мемуары Жукова у него есть?

– Да, наверняка. Он и мне давал их читать, когда я готовилась к экзамену по истории.

Он всё же умудрился удивить и её, и ещё больше Жору. Явившись на следующий день

ровно в пять, как и было оговорено при приглашении, Савченко с порога вручил Валентине

Евгеньевне роскошный букет, поцеловав ей руку, чем немало её смутил. Для Жоры ради

церемониала знакомства у него оказалась припасена небольшая книжка стихов Мандельштама в

мягкой обложке, изданная в ГДР, где немецкий перевод зеркально отражал текст оригинала.

– Благодарность от однокашника из Берлина за помощь в овладении и русским языком, и

точными науками, – лаконично, но с достоинством объяснил происхождение книги Вадим. – Я

сделал себе ротапринтную копию в чертёжном бюро, – поспешил добавить он, предваряя

возможные протесты со стороны хозяина дома, – буду рад, если у вас будет оригинал. Ляля

сказала, что вы большой любитель книг.

Может, благодаря подарку, который пришёлся ему по душе, а может, в силу манеры гостя

– ненатужной вежливости в сочетании с какой-то внутренней сосредоточенностью – Жора

проникся уважительным, а не протокольным интересом к Савченко. Он мягко, но настойчиво

выяснил отчество гостя и, вопреки неуверенным протестам последнего, далее до конца вечера

именовал его не иначе, как Вадим Борисович.

Именно это церемонное обращение, как ни странно, и заставило Савченко потерять

сосредоточенность и ощутить себя зелёным первокурсником, впервые попавшим в компанию

доцентов.

– Отчество вовсе не обязательно, по крайней мере в моём возрасте, – несколько сбивчиво

сказал он, когда Жора церемонно обратился к нему с вопросом, что бы гость хотел выпить.

– Позвольте с вами решительно не согласиться, Вадим Борисович, – дружелюбно, но веско

сказал Жора, и Вадим кожей ощутил, что сидящий перед ним человек в стильной рубашке с по-

домашнему открытым воротом не только умеет, но и привык управлять десятками людей и

навязывать им свою волю. – Я по происхождению армянин, у нас отчество не в ходу, но вырос я в

русской культуре и, знаете, научился ценить это замечательное качество русских – при обращении

к человеку как бы автоматически называть не только его имя, но заодно и имя его отца. Есть в

этом какая-то изюминка, какая-то дань уважения предкам. И в армянскую культуру, по крайней

мере здесь, в Москве, это проникло. Ашот, Тигран – эта фамильярность хороша для базара, для

торговцев кинзой. А вот Ашот Тигранович – это уже мини-история рода. Или вы не согласны?

– Отец, не загоняй молодого человека в угол своей риторикой, – встряла в разговор

Валентина, – лучше налей ему и себе вина. Ты открытую бутылку в руке уже минуту держишь. Ещё

немного, и Вадим… – она сделала крошечную паузу, – Борисович подумает, что ты родом не из

Армении, а из Голландии: это там скупо угощают гостей и тут же уносят поднос с едой и

напитками прочь.

Ляля досадливо оглянулась на мать. Та вообще раздражала её в этот вечер, особенно

своим модным, недавно купленным брючным костюмом, который очень её молодил. Она вдруг

вспомнила, что просила у Валентины этот костюм на один раз – сходить на вечер в институт, а та

отказала.