И тут опять Жулька завыла. И вой такой, словно она с жизнью прощается. Я вдруг в себя пришел, смотрю, а еще пару сантиметров, и меня к стенке кабиной прижмет! А масса-то у грузовичка немаленькая! Тонны две, наверное, и плюс еще груз, ну я и решил: сейчас на капот выберусь да оттуда Шнурка и достану из кабины! Но стоило мне руками за стойку взяться, чтобы на капот перелезть, как Шнурок-то вдруг как оскалится да как зашипит, словно кошка, схватил меня за отвороты куртки и держит, с места сдвинуться не дает. А руки у него такие сильные! Я ему в глаза заглянул, а глаза-то у него разные…. Один светлый, а второй черный совсем. И не Шнурок это вовсе! Рванулся я, а он не пускает.
А я чувствую: холодно мне совсем и ног уже не чую.
– Пусти! – шепчу я ему, – Димыч! Пусти же… Сдурел…
А сам краем уха слышу плеск от скутера. Это, видать, Жулька мне на помощь в воду бросилась. Но только она далеко, а Шнурок этот – рядом. В глаза мне заглядывает, за шею меня схватил, а пальцы у него еще холоднее, чем вода. Я хоть и замерз совсем, а все равно чувствую, что холоднее. И чую, что грузовик этот с места сдвинулся. Я лишь прошептать успел:
– Господи, помилуй!
И все, темнота…
Очнулся я на капоте того грузовика. Его как раз к стенке переставило, и металл о камень заскрежетал… Смотрю я, а в кабине нет никого, как и не было. А рядом Жулька мокрая на капоте сидит, на меня смотрит и трясется всем телом от холода. Да и у меня зуб на зуб не попадает: столько времени в воде провести! Рядом пакет с вещами плавает. Ну я его схватил, автомат в руку взял, соскользнул с капота и в темноту погреб, а за мной Жулька поплыла. А сколько я греб, – не помню, там всего-то до сухого асфальта метров двадцать надо было преодолеть.
А на воздухе мне еще холоднее стало, но странное дело – замерзнуть-то я уже совсем замерз, а так вроде бы полегчало. Ну я пакет размотал, а там белье почти сухое и зажигалка тоже сухая, что важно. Я штаны и куртку с себя скинул, термобелье напялил, мокрую одежду, наоборот, в пакет сложил, ремень через плечо продел, автомат пристегнул и дальше пошел: одной рукой автомат придерживаю, на другой пакет болтается, и еще я карту и зажигалку держу. Понял я тогда, что мне срочно костер развести надо, а то околею. Хоть из чего костер!
А дорога налево повернула да на дамбу взобралась. Я по ней наверх взбежал, а там оказывается, дальше плотина ГЭС. А я, значит, на дамбе нахожусь. С одной стороны деревца какие-то, а за ними вода и с другой стороны вода. А на ГЭС слив шумит. Вот когда мне знания, в книжках вычитанные, пригодились! Увидел я там машину, сразу к ней подбежал, прикладом окно боковое выбил, дверцу открыл да пошарил там внутри. А там нету ничего. Ну я тогда с сиденья чехол содрал, потом нижнюю ветку у ближайшего дерева срубил, ветошь на нее намотал, прикладом облицовку на баке раздолбил, намочил ветошь да и поджег ее. Опалил себе и волосы и ресницы, но я тогда бы готов весь в огонь залезть, лишь бы согреться! Ну а как ветошь прогорела, я уже руками-ногами мог двигать более или менее. Я тогда остальные чехлы с сидений содрал, одним Жульку как следует вытер, другое тоже намочил в бензине да и сжег. А пока оно горело, я вокруг пламени прыгал, как папуас какой, руками-ногами махал, чтобы согреться. Махал, плясал и все время бормотал:
– Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани меня, Господи… – да все в сторону тоннеля посматривал, словно оттуда что-то могло выскочить да сюда, на дамбу, прибежать. Я так и не понял тогда: примерещилось мне это все в темном тоннеле или и вправду что-то такое было? Я думаю, что было. Но очень мне тогда хотелось, чтобы померещилось…
А потом я багажник открыл и там нашел старое, грязное шерстяное одеяло. Сделал в середине ножом разрез, чтобы голову можно было просунуть – получилось пончо. Не куртка, конечно, но все лучше, чем замерзать. А потом я дальше пошел, а Жулька рядом побежала. Через плотину ГЭС мы с ней без приключений перебрались, а потом дорога от водохранилища вглубь леса пошла. По карте она вскоре должна была в город выйти. Мне на руку, надо было поесть найти да сухую одежду и обувь. В общем, пошел я быстрым шагом, а если холодно становилось, то и на бег переходил.