Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

   — Да что тут говорить?! — бросил Ментухотеп, разглядывая отражение своего изнеженного лица в полированном серебряном бокале. — Наступили для нас тяжёлые дни. А ведь кто, как не мы, цвет земли страны Кемет и опора божественной власти фараона в самом сердце нашей империи, стовратных Фивах. Ведь до чего дошло: сам царевич Аменхотеп породнился с простолюдинкой и души в ней не чает. А если бы он был наследником, то вообще скоро наступил бы конец света. Представляете себе: дочь мелкого провинциального жреца, причём ливийского происхождения, вдруг становится царицей нашей страны.

   — Да лучше Аменхотеп был бы на троне! — воскликнул Небуненес и испуганно оглянулся, подрагивая жирными щеками. Но рядом никого из слуг не было, а музыкантши стояли в отдалении на ступеньках, ведущих к пруду. — Он хоть толк в жизни столичной понимает и совсем не такой солдафон, как его старший братец Яхмос, — понизив голос, продолжил главный архитектор. — Ну а жена простолюдинка не проблема. Сегодня женился на одной, завтра — на другой, благо у нас девок красивых для фараона можно найти предостаточно. Назначит главной женой какую-нибудь очередную красивую дурочку, а простолюдинку запрет с нашей помощью в дальней комнате гарема. Там она и сгинет.

   — Размечтался, толстобрюхий, — проворчал Дуафу, скривив тонкие губы в ироничной улыбке. — И наш повелитель, и его старший сынок здоровы и крепки, как буйволы. Так что о таком желанном тебе фараоне, желторотом и мягкотелом Аменхотепе, придётся забыть. Разве что ввяжутся оба наших правителя в какую-нибудь новую войну, а там, в чужих землях, мало что случиться может... — воровато оглянувшись, задумчиво протянул жрец.

   — Это ещё когда будет! — воскликнул Небуненес, размахивая короткими волосатыми руками. — А мне завтра перед ними нужно статую поднимать. Да такую громадину и тысяча верёвок не выдержит! Как мне завтра выкручиваться? — тоскливо запричитал толстяк.

   — Ладно, пора расходиться, — проговорил Ментухотеп и снова хрустнул пальцами. — Не то шпионы фараона точно ему донесут, что мы тут в саду битый час о чём-то перешёптывались. Давайте выпьем для виду вина и по домам. Завтра и вправду тяжёлый день будет.

Вскоре аристократы разъехались, так и не решив, что же можно противопоставить зарвавшимся простолюдинам, проворно лезущим во всевозрастающем количестве поближе к престолу.

3

Наступило утро дня, торжественного для всей столицы. Горожане очень любили массовые работы, которые заканчивались праздниками. Как только солнце поднялось над серо-жёлтой кромкой восточных гор и затопило яркими лучами улицы и площади огромного города, люди окружили статую фараона Тутмоса Третьего, поставленную на большие деревянные салазки. К ним привязали восемь длинных канатов, за которые должны были тянуть больше тысячи человек. Молодой жрец вскарабкался на колени статуи и с большим рвением окуривал каменный лик благовонным дыханием терпентина. Второй жрец стоял у подножия и разбрызгивал воду из кувшина, смешанную с благоухающим розовым маслом. Рядом с работниками, уцепившимися за верёвки, бегал главный архитектор, толстый Небуненес, размахивая позолоченным посохом и брызгая слюной. Он пытался отдавать какие-то приказания вконец сорванным голосом, но его просто не было слышно. В конце концов высокий, загорелый до черноты приказчик решил взять инициативу в свои руки и громко рявкнул:

   — Хайя!

Его поддержала толпа, расположившаяся по обочинам дороги, идущей к храму.

   — Хайя! — Усиленный тысячами глоток призывный вопль облетел весь город, вспугнув множество голубей, которые тучами вспорхнули над плоскими крышами.

Рабочие упёрлись ногами в пыльную землю и, напрягая мышцы всего тела, рванули верёвки. На сотнях загорелых шей жилы надулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Наконец-то салазки со статуей тронулись с места. Под полозья несколько человек начали проворно лить из кувшинов воду и жир, чтобы они лучше скользили. Со скрипом, хрустя о мелкие камни дороги, статуя поплыла по улицам города. Огромная толпа горожан сопровождала её приветственными криками и рукоплесканиями. Жрецы продолжали окуривать статую благовониями. Жрицы Хатхор{53} — владычицы Фив, потрясая цитрами и трещотками, пели гимны во славу Амона и Тутмоса Третьего. Рядом извивались танцовщицы и акробаты.