Недоступная девственница

— По-моему, шов получился не очень изящный. Ну да ладно, по крайней мере мы починили обе фаллопиевые трубы. А прежде чем зашивать живот, надо бы убрать из него все наше барахло — когда я был студентом, этому почему-то придавалось очень большое значение.

Модести подала Джайлзу хирургические щипцы, и он уставился в брюшную полость.

— Вся беда в том, что на курсе общей терапии для практической хирургии отведено всего три месяца и большую часть этого времени ты просто смотришь, как оперируют другие. Потом оказываешься в каком-нибудь милом месте вроде этого и начинаешь заниматься инфекционными заболеваниями аборигенов, пытаешься отучить их пить сырую воду, иногда принимаешь роды и в результате почти ничего не добиваешься. А потом вдруг обнаруживаешь в руках скальпель, и тогда уже остается только надеяться на лучшее. Ну да ладно, все это отнюдь не лишний опыт. Я чертовски рад, что клиника предоставила мне эту работу. Вообще-то, я изрядно взмок за три беседы с директором и только потом узнал, что я — единственный претендент на это место.

Джайлз захохотал и выбросил тампон в корзину.

— Извини, милочка, — обратился он к все еще бессознательной Йине и извлек из брюшной полости еще один тампон. — А теперь мы сошьем мышечный слой… Дома у меня дела шли не очень хорошо. Поэтому я так обрадовался этой работе. Меня везде брали только временно, а однажды мне удалось на несколько месяцев устроиться ассистентом практикующего терапевта, но в общем все это мелочи. Видишь ли, мне всегда было очень скучно возиться с историями болезни. Кроме того, в моем присутствии вещи имеют обыкновение падать и разбиваться, и это тоже мало кому нравится… Бедный доктор Грили.

На лице Джайлза появилась задумчивая улыбка.

— Он копался у себя в саду, когда я сказал ему, что его микроскоп приказал долго жить. Бедняга, не сходя с места, пропорол себе ногу вилами. Я предложил обработать рану и перебинтовать, но у него не оказалось бинта. Сказал, что скорее отдаст себя в лапы взбесившемуся бабуину. А вообще, очень милый человек. Жаль, что ему пришлось меня уволить.

Джайлз наложил шов на живот Йины, они переложили больную на импровизированную каталку, отвезли ее в палату и уложили на одну из циновок, которые заменяли здесь больничные койки. Сейчас в палате находилось двадцать два пациента, чуть меньше, чем на прошлой неделе: женщины и дети — в одной половине, за матерчатой ширмой, в другой — мужчины… Обязанности сиделки выполняла Мэри Кофаула, местная девушка.

Как только Джайлз появился в палате, его тотчас обступили больные. Это было их обычное поведение. Он прокричал по-английски несколько ободряющих фраз, и они разошлись, вполне удовлетворенные. На Модести они смотрели подозрительно, даже с некоторым страхом. Она, конечно, тоже могла бы оказать им профессиональную помощь, но в этом не было бы ничего от своеобразного искусства Джайлза. А он уже весело рассказывал молодому парню из племени банту о предстоящей операции на позвоночнике и уверял, что совсем скоро тот снова будет бегать за местными красотками. Юный банту не понимал по-английски ни слова, но тем не менее широко улыбался.

— Джайлз, осталась обычная текучка. Иди поспи, я все сделаю сама, — сказала Модести, когда Джайлз завершил свой обход.

— Позже, — Джайлз присел рядом с циновкой Йины, — а пока побуду здесь. Хочу быть поблизости, когда придет в сознание.

Модести оставила Джайлза у ложа Йины держать ее слабую руку в своих ладонях и нести чепуху про то, как он свалился с лестницы второго этажа автобуса тринадцатого маршрута, который ходит по Оксфорд-стрит.

Жаль, конечно, но скорее всего товарищи по медицинскому колледжу держали его за штатного придурка, подумала Модести. Интересно, смог бы кто-нибудь из них работать здесь, в Калимбе, и делать это так же хорошо, как Джайлз Пеннифезер?

Был уже поздний вечер, когда Джайлз наконец добрался до своей крохотной хижины, стоявшей в пятидесяти ярдах от больницы. Деревня находилась на берегу небольшой реки, и это была самая большая деревня в радиусе десяти миль, с населением более трехсот человек. У самой реки располагался ряд пчелиных ульев, что-то вроде европейской пасеки. Чуть выше — церковь, школа, дом Мбарраха, больница и лачуга Джайлза. Все эти здания стояли на восточном краю равнины, где Модести посадила свой «команч».

Модести приготовила Джайлзу холодный ужин и, глядя, как он бредет от больницы, закурила сигарету. Войдя, он радостно сообщил, что Йина чувствует себя хорошо, опрокинул стул, поставил на место и спросил, не вернулись ли Джон и Эйнджел из поездки в соседнюю деревню.

— Пока нет. У тебя к ним дело?

— Просто спросил… В общем, ты в моей конуре, а сейчас уже темно и…

— Понятно. Ты можешь не волноваться о моей репутации, Джайлз.

Джайлз виновато потупился.

— Извини. Просто не хотелось расстраивать Джона и Эйнджел, вот и все. Они очень милые люди, но немного ограниченные. Ужасно религиозные.