Недоступная девственница

— Гарвину, конечно, придется сойти со сцены. В нужный момент, разумеется. Сойти эффектно. Это очень ценный кадр, и мне крайне не хотелось бы так легко отказываться от его услуг, но надо быть реалистами. Вместе они представляют слишком могучую связку. — Он закурил сигарету и повторил: — Да, Гарвину придется уйти.

Глава 5

Приоткрыв внутреннюю дверь, Таррант оказался в потемках. Зал был лишен окон, и только в дальнем конце мерцали лампы дневного света, отчего он освещался наподобие сцены. Из радиоприемника доносились звуки музыки — Кол Портер. Модести в леотарде[1] упражнялась на перекладине.

Таррант, затаив дыхание, стал следить за ней. Из всех видов спорта ему особенно нравилась женская гимнастика. Ему казалось, что она особенно отчетливо выявляет все лучшее в женском теле, требуя совершенной координации движений, сочетания силы и грации.

Таррант впервые видел, как Модести работает на этом снаряде, и с огромным удовольствием зафиксировал в сознании, как она сделала стойку на руках, перехват и обратное сальто. Модести действовала без видимых усилий, словно играючи, но постепенно наращивала мощь. Обороты…

Одно движение плавно переходило в следующее. Затем, сделав эффектное сальто, Модести соскочила, легко приземлившись на мат, и, подойдя к радиоприемнику, стала крутить ручку настройки.

Таррант оставался в своем убежище, с легким смущением пользуясь положением наблюдателя, которого не видит наблюдаемый. Насколько он мог судить, Модести не выказывала признаков волнения или напряжения, напротив, она выглядела очень свежей и молодой, как это порой бывало после весьма изнурительных предприятий. Тарранту это вдруг показалось странным. Если верить Фрейзеру, записку от которого ему вручили в аэропорту, Модести Блейз находилась на «Мельнице» и срочно хотела его видеть. Да, «срочно» было не из тех слов, которыми она бросалась. Это могло означать, что ей нужно его содействие, и потому он, не заезжая никуда, отправился прямиком в пивную Вилли, решив, что Брунель и сингапурские документы могут и подождать. Тем более что все равно он не мог проявлять особой активности. Он был слишком многим обязан Модести и был бы счастлив хоть отчасти вернуть долг.

Тем временем Модести еще повернула ручку настройки, и зал наполнился звуками музыки из балета «Синяя птица». Из-за перегородки появился Вилли Гарвин. На нем были белые брюки и тенниска, а в руках он держал два шлема, похожие на те, что надевают фехтовальщики, и еще какие-то защитные щитки.

Он глянул на Модести и заметил:

— В балете я признаю только прыжки. Все остальное для меня — сплошная загадка. Ума не приложу, где надо смеяться, а где нет.

— Бездушный насмешник, — сказала Модести с улыбкой и откинула со лба мокрую прядь.

— Ну, а как тебе это? — осведомился Вилли и взмыл в воздух.

Он пронесся по залу, взлетая и кружась. Еще один прыжок — и его ноги сделали серию бризе. Это была отличная пародия, а выражение блаженства на загорелом грубоватом лице Вилли лишь подчеркивало комический эффект.

Модести зааплодировала, а когда музыка изменилась, сделала серьезную мину и, словно на пуантах, устремилась вперед, раскинув по сторонам руки и наклонив вперед голову на длинной грациозной шее.

— Ну держись, — сказал Вилли и устремился за ней, продемонстрировав серию неплохих кабриолей. Модести изобразила испуг, зажмурилась в притворном ужасе, сделала пируэт и, повернувшись к Вилли лицом, стала пятиться назад. Вилли же медленно наступал, всем своим видом изображая великий гнев. Их руки и тела проделывали все классические движения, но с тем легким преувеличением, что и составляет соль высокой комедии.

Вилли закрутил Модести, обхватил за талию сзади и поднял в воздух. Модести приняла ту позу с расставленными и согнутыми в коленях ногами, которую Таррант, старый балетоман, всегда полагал весьма двусмысленной. Вилли медленно опустил ее, она коснулась коленями пола, но сделала вид, что не может подняться, и на ее лице снова появилось выражение паники. Вилли отскочил назад, выполнил фуэте, потом вернулся к Модести, взял ее за уши указательным и большим пальцами, изящно отставив в сторону мизинцы, потом легким движением поставил ее на ноги. После чего они снова закружились в серии прыжков, пируэтов, поддержек, весело пародируя основные элементы классического балета.

Тарранту вдруг стало совсем стыдно. Как-никак он самым нахальным образом подглядывал, шпионил и стал свидетелем игры, не предназначавшейся для постороннего взора. Они разыгрывали эту замечательную комедию исключительно друг для друга. Но упоительный азарт и веселый задор исполнителей, богатство и озорство фантазии исторгли из груди Тарранта вздох удовольствия и заставили забыть о чувстве неловкости. Все это было так прекрасно, что он запретил себе портить наслаждение соображениями этикета и морали. Он стоял в темном углу и, уже не стесняясь, любовался спектаклем.