Недостреленный (АИ)

На самом рынке шевеление жизни было более заметно. Снег был истоптан и перемешан с грязью. Стоял шум разговоров, крики торговцев-разносчиков. Народ толкался, крестьяне меняли немного муки, крупы, пойманной рыбы на ткани, одежду, скобяные товары. Горожане побогаче отдавали накопленное имущество за возможность насытиться, рабочие выменивали какие-то промышленные товары у крестьян на еду. Среди всех этих крестьян и горожан выделялась небольшим черным пятном группка в морских шинелях, менявшая не увязывающиеся с матросским бытом роскошные вещи на продукты в больших количествах. Проходя мимо, я услышал в их речи мимоходом брошенную фразу: "Долой собственность, бабка, долой власть", а из карманов бушлатов торчали сложенные газеты "Буревестник" и еще одна с видимой частью названия: "… анархиста".

"Какая-то группа анархистов еще один особняк захватили, теперь роскошную обстановку распродают," — подумал я, — "Молодые, оружия почти нет, у одного только рукоятка нагана заметна." Я повернулся к девушке и попросил: "Лиза, будь добра, отойди вон к той арке и подожди меня. Не вмешивайся, пожалуйста, если что-то произойдет".

— Братишки! — обратился я к анархистам, — Как свободная торговля, идёт?

— Свободная, она завсегда лучше, — ответил один из них, — А ты, пехота, никак меховую манту на шинелку решил прикупить. Так подходи, поторгуемся, гы-гы-гы, — развеселился старший по возрасту матрос, а на лицах трёх остальных появились ухмылки.

— Манта мне эта без надобности, — ответил на шутку я, — у меня фасон не тот. А вот вам у меня чегой-то может и пригодится.

— И чегой-то? — прищурился анархист.

— Так вот, — я похлопал по висящей на плече трехлинейке, — нужна вам такая деталь туалета, приодеться не желаете?

— Ишь ты, разговорчивый! — удивился матрос, — Не врёшь, отдаёшь?

— Зачем врать, мне не нужно, а у вас, гляжу, один наган на троих.

— И почём отдаешь? — загорелись глаза у одного из молодых.

— Цыц, салага, — оборвал его старший, — на что меняешь? — это уже ко мне.

— Провианта, вижу у вас хоть заешься, отсыпьте всего понемножку, сочтемся, — закинул я удочку.

— Всего, даже понемножку, это тебе, брат, жирно будет, — возразил тот матрос, — три фунта сушеного гороху берёшь?

— Десять фунтов гороху, и десять пшенки, и в самый раз, — продолжил торговлю я.

— Куда столько гороху, обожрешься, знаешь, что после бывает, особливо в тесном кубрике, гы-гы-гы! Губа у тебя не дура. Пять гороху, и пять пшена, и баста! — заключил старший анархист.

— Ну, по рукам! — согласился я. Винтовка переместилась в руки матросов, а я получил два полотняных мешочка, глянул, да, горох и пшено, взвесил на руке, ну, может, по два кило каждый и будут, и положил их в свой мешок.

— Эй, а она без патронов, — сказал анархист, державший винтовку в руках и отодвинувший затвор.

— Точно, по патронам отдельный разговор, — сказал я, вынимая из мешка патроны, — вот пачка и пяток россыпью. Три каравая хлеба за всё.

— Один, — возразил анархист.

— Пускай один, и в довесок вон тот бумажный кулечек с сахаром.

— Ну держи, что ли, — мне протянули хлеб с маленьким пакетом кускового сахара и получили в обмен патроны.

— Не боишься, пехота, что у тебя теперь всё отнять могут, — поинтересовался один из матросиков.

— Опасения есть, конечно, только я ведь себе то же кой-чего оставил, — ответил я и показал револьвер, достав его из кармана шинели. Другой наган находился в это время во втором кармане.

— Ха, хитёр. Ну, бывай пехота, — хмыкнул старший из них.

— И вам не хворать.

Я подошел к ожидавшей меня в сторонке Лизе.

— Анархистам винтовку в обмен на продукты отдал, — сообщил я, — Эти спокойные оказались, и торговаться с ними не в пример проще, чем с крестьянами. А анархисты, видно, захваченный особняк обдирают, легко пришло, легко ушло, — и добавил, — Вот смотри, Лиз, у нас есть горох, пшено, хлеб и тебе немного сахару.

— Так мило, — зарделась девушка, — я так тебе благодарна, особенно за сахар, — она взяла меня под руку и прижалась головой к моему плечу.