Естественно, большевики не могли не обращать внимания на факты массовых расправ над своими сторонниками и гражданским населением в Финляндии, как в моей бывшей истории, так и в текущей. В первой половине 1918 года поднимался вопрос и были выступления о применении красного террора к противникам Советской власти уже в России, но пока подобная тема поддержки не получила, хотя и в местной реальности я встречал возмущённые газетные статьи.
К счастью, следующего витка массовых репрессий, случившегося в бывшей истории после мятежа чехословацкий легионеров, в здешней реальности удалось избежать. Кроме того, кстати, я узнал, что в местной реальности золотой запас был уже перевезён из Казани в Москву. Возможно, моё подброшенное письмо возымело действие на большевиков не только в отношении чехословаков, но и золота. Во всяком случае, я мог предполагать, что именно моё вмешательство было причиной более благоприятного развития истории. И, главное, я сделал доброе дело, как и положено творить добрые дела — скромно и не афишируя своё участие. Иначе благодарности от различных сторон я мог бы и не пережить. Что мне явно не удалось, как я видел по событиям, это изменить отношение новой власти с казачеством и к казачеству. Имеющиеся стереотипы, былые столкновения революционеров всех направлений с казаками, подавлявшими волнения, имеющиеся старые счёты давали существенный отрицательный субъективный фактор. Такой же субъективный фактор действовал навстречу со стороны казаков, относившихся к "иногородним", к обычным крестьянам и рабочим с чувством некоей обособленности и превосходства. Объективным же фактором служили имевшиеся привилегии казаков, к которым они привыкли и не хотели их лишаться, в частности, отдельное казачье самоуправление, владение оружием и, наверное, главное — существенные привилегии в наделении землёй.
Однако, и то изменение истории, что произошло в здешней реальности, наверное, благодаря вмешательству, думал я, это очень и очень немало. Это тысячи спасённых жизней, и не только в непроизошедших боевых действиях на невозникшем, по крайней мере, в начале июня, Восточном фронте. Во-первых, раз мятежа чехословаков пока не случилось, а в европейской части России их уже вовсе нет, то Поволжье, Урал и Сибирь не охвачены войной, и поэтому хлеб с Поволжья и Сибири может поступать в центральную и северную Россию, а значит, голод и нехватка продовольствия не будут такими острыми, как в прежней истории. Во-вторых, военные действия, вызванные мятежом чехословацкого корпуса и вторжением иностранных интервентов явились тогда, в другой истории, одной из весомых тяжестей, упавших на чашу весов взаимного террора в Гражданской войне, какового здесь может и не произойти. Но на интервентов, к сожалению, я никак не мог повлиять.
Всё же я надеялся, что здесь, в этом мире, массовых расправ не случится, как не случилось, во всяком случае, пока, чехословацкого мятежа. Вон, июнь на дворе, а восстания нет, чехословацкий корпус уже почти весь в Сибири на пути к Владивостоку, удовлетворённо думал я. Так что поглядим, есть повод смотреть в будущее с некоторой долей оптимизма.
Интересные ссылки.[18]
Глава 13
В июне в Москве совсем потеплело. Хорошо, что я еще пару недель назад в конце мая перешёл на летнюю форму одежды. Даже в распахнутой шинели и в сдвинутой на затылок папахе ходить стало жарковато. У Лизы нашелся непроданный и так и не обменяный в Петрограде на еду летний пиджак её погибшего мужа. Светлый, из однотонной ткани желтовато-коричневого оттенка, этот однобортный пиджак даже не сильно контрастировал с моей выцветшей и застиранной военной формой. Пиджак был мне немного свободен по фигуре и по местной моде с достаточно длинными полами, но так даже лучше, так как под ним я хотел скрытно носить оружие, чтобы оно не стесняло движения. Это вроде бы позже, после революции, уже во время НЭПа, вошли в моду короткие кургузые пиджачки в клеточку и зауженные брюки, а пока одежда выглядела строго и солидно.
Вот это затруднение с ношением оружия и задержало моё переодевание. В карманах шинели я носил наганы, с пиджаком так-то не поносишь. Засунутым за пояс револьвер носить неудобно. После штурма особняка анархистов у меня появились две кобуры и портупея, вот из них-то я долго и пытался соорудить что-то вроде наплечной кобуры под пиджаком для моего браунинга и открытую кобуру на пояс для нагана. Ну, что-то приемлемое у меня всё-таки получилось: браунинг не мешал двигаться, висел слева, хорошо доставался правой рукой из кобуры и не был заметен, а наган на поясе был скрыт полой пиджака и легко выхватывался из открытой кобуры.