Недостающее звено

Итак, сотрудничество и дележ добычи приносят плотоядным общественным животным большие выгоды. Те же выгоды мог обрести и гоминид, дерзнувший уйти от леса в открытую саванну. Чем дальше он заходит в саванну, тем больше у него шансов наткнуться на мелкую добычу, такую, как зайцы, неоперившиеся птенцы и новорожденные телята антилоп и других крупных травоядных. И не только стремление ловить и убивать этих существ будет в нем расти и укрепляться, но и — что даже еще важнее — у него появится стимул высматривать их, а также думать о том, где и как их искать. Постепенно он будет дерзать на большее, осознав, что в силах справиться с покалеченными и старыми животными и более крупных видов. Но чем крупнее дичь, тем настоятельнее потребность в сотрудничестве. В результате успешного сотрудничества он добывает больше мяса, а это открывает возможность и создает побуждение делиться добычей.

Тут снова начинает действовать положительная обратная связь. Чем больше пользы приносит данная форма поведения животному с мозгом, достаточно развитым, чтобы запоминать и в каких-то пределах свободно выбирать между теми или иными действиями, тем вероятнее, что оно попробует повторить действия, оказавшиеся удачными в прошлом. Каждая удачная охота усиливает стремление разыскивать новую добычу. Джейн Гудолл наблюдала это явление, изучая то нарастающую, то идущую на убыль зачаточную охотничью деятельность у шимпанзе Гомбе-Стрим. Случайно схваченный павиан вызывает прилив охотничьей энергии. Но шимпанзе плохие охотники — они слишком сильно возбуждаются и без толку суетятся, а потому последующие фиаско вскоре охлаждают их энтузиазм, тем более что вокруг вполне достаточно всякой другой пищи. И охота быстро "выходит из моды" до тех пор, пока новая случайная удача не возродит угасший интерес.

Не исключено, что в саванне, где гоминидов стимулировали более частые успехи, а может быть, и прямая необходимость с помощью охоты и поисков падали возмещать сезонное оскудение других источников пищи, повадка, не игравшая большой роли для выживания шимпанзе, преобразилась для гоминидов в нечто куда более важное.

Дележ добычи должен увеличивать шансы гоминидов на выживание не меньше, чем совместная охота. Всегда тяжело смотреть, как больной или искалеченный павиан старается не отстать от стада. Сородичи не кормят его и никак о нем не заботятся: они питаются главным образом семенами, травой, фруктами, корнями, и почти весь день у них уходит на то, чтобы насытиться самим. Поэтому больной павиан справляется со своей бедой сам, и пусть даже стадо переходит с места на место не торопясь, у него не остается сил на поиски корма, так как вся его энергия расходуется на то, чтобы не отстать. В результате он ослабевает еще больше, поспевает за стадом с еще большим трудом, становится еще слабее…

Но если бы такое заболевшее или раненое животное могло в течение нескольких критических дней отлежаться в каком-то месте, куда остальные члены группы возвращались бы с пищей, не исключено, что это спасло бы ему жизнь — особенно когда речь идет о гоминиде с его долгим периодом взросления и обучения, тем более, что, начиная питаться мясом, он, вероятно, должен был приобрести новых кишечных паразитов, которые на первых порах нередко вызывали у него разные болезни. Павиан, сломавший ногу или истощенный дизентерией, почти неизбежно погибает. Гоминид, оказавшийся в подобном положении, мог выжить.

Соедините особенности, присущие гоминиду, с совместной охотой и дележом добычи, свойственными плотоядным общественным животным, и вы получите (во всяком случае, вначале) существо, подобное австралопитеку: охотника, который охотится по-новому — на двух ногах и при помощи оружия. Под воздействием этого нового образа жизни его сметка непрерывно растет, и со временем охотником он становится на редкость искусным.

Но это "со временем" наступает медленно — так медленно, что, может быть, прошел очень долгий срок, прежде чем гоминид стал настолько сметливым, чтобы другие животные признали его опасным врагом. По мере того как росло его охотничье умение, скрытая опасность, которую он представлял, делалась все более явной, и в поздний период существования австралопитеков — два или более миллиона лет назад — этот ранний человек, почти наверное, уже был настолько ловким охотником, что его боялись все травоядные, кроме самых крупных. Могучие хищники, лев и леопард, еще видели в нем добычу. Быть может, стая гиен могла его одолеть: когда их много, гиены очень агрессивны. Но, возможно, охотник-гоминид сам был агрессивен. Вполне вероятно, что он конкурировал с гиенами и гиеновыми собаками — дрался с ними из-за их добычи, из-за своей добычи и из-за крупной падали. В подобных стычках исход, несомненно, зависел от численности и агрессивности.