Недо

У Веры Матвеевны ослеп кот Максик. Гноились, гноились глаза – и блекнуть стали, выцветать, гаснуть. Вера Матвеевна и промывала их слабым раствором марганцовки, и специальные добавки для кошачьего зрения купила в зоомагазине – ничего не помогло. Понесла к ветеринару, тот осмотрел и сказал, что причин слепоты множество, он выпишет капли, но за успех не ручается.

Вера Матвеевна закапывала эти капли два раза в день, Максик, не понимающий своей пользы, вырывался и царапался. И стал слепнуть катастрофически быстро, будто хотел поскорее избавиться от неприятных процедур.

Ослеп совсем. Тыкался по углам, учился жить втемную. Веру Матвеевну потрясало, что Максик все переносил молча. Была в этом молчании какая-то трагическая безысходность и безнадежность: чего, дескать, мяукать, этим горю не поможешь.

Однажды Вера Матвеевна увидела, как Максик на кухне, встав на задние лапы, нашарил передними край табуретки, неуверенно вскочил на нее, опять привстал, нащупал подоконник и прыгнул на него, как делывал раньше для того, чтобы, потрепетывая ушками и поворачивая голову на каждое новое движение, рассматривать за окном воробьев, голубей и людей.

Он посидел немного и со страшно разочарованным, как показалось Вере Матвеевне, лицом кособоко не спрыгнул даже, а сполз на табуретку, а потом на пол. Сердце Веры Матвеевны захлебнулось от сочувствия.

Надо отбросить ложную жалость, подумала она. Я его и слепого люблю, но ему-то каково? Во двор теперь не выпустишь, с бумажечкой-веревочкой он теперь не поиграет, за мухой не поохотится, в окошко не посмотрит, зачем такая жизнь? Есть и спать? Вот уж воистину животное существование!

Нет, нельзя длить его мучения.

И, проплакав всю ночь, Вера Матвеевна с утра напилась корвалолу и повезла Максика усыплять.

Ветеринар был не тот, что давал таблетки, а молодой, усталый и равнодушный. Это устраивало Веру Матвеевну, она не хотела сочувствия, оно бы ее только еще больше расстроило.

«В тираж, значит?» – спросил ветеринар.

«Да», – коротко сказала Вера Матвеевна, сдерживая себя.

Ветеринар поставил Максика на стол, осмотрел, поглаживая. Кот весь сжался: незнакомые звуки, запахи и прикосновения его пугали. Вера Матвеевна отвернулась и вытерла глаза.

«Зачем же его усыплять?» – вдруг услышала она.

«Как зачем? Животное мучается! Слепые люди живут, но у них всякие занятия находятся. А кошка если не видит, зачем ей жить? Только страдать? Думаете, мне легко? А я так скажу: когда мы увечных животных оставляем мучиться, мы себя жалеем, а не их!»

«Как зовут кота?»

«Максик».

«Вы не Максика жалеете, а как раз себя. Вам на него смотреть тяжело. А он-то спокойно ко всему относится».

«Спокойно? Вы скажете!»

«Неудобства некоторые есть, но он привыкнет. А главное, он считает, что так и должно быть. – Лицо ветеринара ожило, просветлело, даже глаза поголубели, как в юности, когда он только поступил в Тимирязевскую академию и способен был часами вдохновенно говорить любимой девушке о конском сапе и собачьей чумке. – У него ведь нет, как у людей, представления о жизни, он книг о ней не читал, кино не смотрел, опыт чужой не впитывал, понимаете? Для него слепота, можно сказать, естественное дело. Если б он мог думать, то подумал бы, что, значит, до определенной поры кошки видят, а потом перестают. Так, значит, природа устроила! И все, и никаких вопросов. Он безмятежен душой, как и прежде. А вы – умертвить. Поторопились!»

«Значит, он не страдает?»

«Ничуть. Ну, может, побаливало, когда слеп, а сейчас – абсолютно! Его кошачья душа в полном, уверяю вас, равновесии. Ведь у них, – продолжил врач теоретические рассуждения, – нет понятия несчастья. Боль – да, чувствуют. Голод и жажду. А несчастье – не их понятие. Так случилось – так и должно быть!»

«А и правда! – догадалась вдруг Вера Матвеевна. – Дура я старая! Спасибо вам, огромное спасибо!» И взяла Максика в объятия и торопливо понесла к выходу.

У дверей обернулась и спросила:

«А если, допустим, лапку животному отдавит или хвост, если ослепнет, как мой, или оглохнет, то – никакого для него горя нет?»

«Никакого! Особенно если один живет, других не видит. А если видит, то опять же считает: ну, у них четыре лапы, а у меня три, они такие, я такой!»

«Да… – покачала головой Вера Матвеевна. И добавила неожиданное: – Вот бы нам бы! Я не в смысле ослепнуть, а – не расстраиваться!»

Ветеринар даже рассмеялся от этих ее слов.

А Вере Матвеевне было не до смеха. Нет, первое время она радовалась, а потом все чаще задумываться стала. О жизни вспомнила своей. О многочисленных несчастьях, приведших ее к одиночеству. Вспомнила предыдущую кошечку, которая была у нее лет двенадцать назад, родила пятерых котят, они были розданы добрым людям, кошка ходила и мяукала, ища котят. Ну и что? На третий день перестала мяукать, а через неделю забыла напрочь.

Выходит, размышляла Вера Матвеевна, кошки умнее нас. Или, лучше сказать, мудрее. Так случилось – так надо! И они опять счастливы – счастьем жить. До последнего вздоха счастливы.

И таким сильным было это впечатление для Веры Матвеевны, что она совсем по-иному взглянула на окружающее. И все ждала, когда она от этого иного взгляда станет счастливее.

Но не получалось как-то.

Наоборот, бессонница одолела. Печаль гложет: если б я раньше знала об этом, я бы всю жизнь радостной была!

И урезонивает себя: немудро так думать о прошлом, лучше совсем не думать.

Но тут же возникает мысль: как же не думать, если человек без мыслей – не человек?

И заела ее эта философия на старости лет, и вместо ожидаемого счастья она впала в уныние. На Максика, который вполне освоился и в два прыжка уверенно оказывался на подоконнике, чтобы сидеть там и слушать, трепеща ушами и поводя головой так, будто видел, уже не радовалась.

Сидит целыми днями на кухне, пьет остывший чай и что-то бормочет себе под нос. Вроде того: не знала о счастье – была по-своему счастлива или хотя бы спокойна, узнала о счастье – несчастна стала.

И как теперь жить?