– Да уж, я был уверен, что все будет гораздо сложнее, – согласился с ним я.
– Вы, кстати, можете помочь нам с переездом, – резко сменил тему док, вспомнив, сколько всего предстояло перевезти. – Если не сильно сейчас заняты, конечно.
Прежде, чем ответить, я предусмотрительно оценил фронт работ и присвистнул. Дел с переездом было до самого вечера. Решив что больница никуда не убежит я дал согласие. Грузились вчетвером: я, док и еще два бойца из подчинения лейтенанта. Остальные, включая самого летёху, под предлогом, что будут прикрывать, благополучно отлынивали от работы. Вещей было много, но в основном мелочевка, и погрузка сводилась все больше к частой беготне туда-сюда к грузовику и обратно. Из габаритного была разве что стационарная антенна, расположенная на крыше, которую почему-то, не смотря на боязнь высоты, пришлось снимать именно мне. Под вечер, добравшись двумя машинами до больницы, я сошел с грузовика перед воротами, чтобы открыть их. С разгрузкой переезда я помогать точно не планировал, решив для себя, что на сегодня хватит. Док вышел вместе со мной и помог открыть ворота. Когда машины были на территории, а ворота закрыты, док поблагодарил меня за помощь и пожал руку.
– Большое вам спасибо, Артем , – сказал он, излишне интенсивно тряся мою руку. – Ваше появление, тогда, было для нас и для науки Прокопьевска без преувеличения судьбоносным.
– Ну, что ж, – усмехнулся я , – когда спасете человечество, док, поставьте мне памятник.
– Памятник, не памятник, но все же кое-что у меня для вас есть. Он скинул с плеча свой заляпанный вещмешок и вынул из него промасленный сверток плотной ткани. – Здесь сто двадцать обменных патронов, – тихо сказал он и посмотрел в сторону ворот, затем продолжил. – Только очень прошу вас, не распространяйтесь Николаю о моей благодарности. – Док попытался подмигнуть мее, но получилось какое-то судорожное моргание обоими глазами. Забрав патроны, я понимающе кивнул и тоже поблагодарил дока, затем он ушел вглубь территории, оставив меня одного.
– Артем, – тихим голосом обратилась ко мне Рита когда я вернулся домой. Она выглядела измученной, уставшей и, кажется, недавно плакала. – Я очень боюсь за Соньку. При сотрясении обычно постельный режим помогает, но ей все хуже с каждым днем. Я уже не понимаю, что с ней, и что мне делать…
– Успокойся, я как раз с хорошими новостями, – я взял её за плечи и посмотрел в отчаявшиеся глаза. – Собирайтесь, сейчас поедем в больницу, сделаешь снимок, и, по крайней мере, будем знать, что дальше делать. Рита шмыгнула носом и, немного успокоившись, стала расторопно собираться в дорогу. Через десять минут все вместе мы уже мчались по шоссе в Прокопьевск. Соня действительно выглядела плохо и совершенно не разговаривала. Она лежала на коленях у Риты, и та ее гладила по плечу. Я изредка бросал на них взгляд, плохое предчувствие сдавливало что-то в груди. Все молчали, Рита даже не интересовалась, что за больница, откуда свет, и что вообще будет. Ей казалось, что если она спросит, все надежды рассыплются, как карточный домик. Ехали быстро и довольно скоро добрались до улицы Вокзальной. Ворота открыл один из подчиненных лейтенанта и без вопросов пропустил нас внутрь больничного комплекса. Прямо по газону я подъехал к самым дверям комплекса, док со своими людьми все еще обустраивались, и на меня даже никто не обратил внимания. Я вышел из машины, взял Соню на руки и поднялся на третий этаж, Рита молча следовала за мной. В зале ожидания, у дверей рентгенологии, я открыл окно, чтобы впустить свежий воздух, и оставил Риту с Соней ждать своего возвращения. От свежего воздуха Соне стало легче, она даже походила по коридору, а Рита наконец немного успокоилась. Теперь оставалось спуститься в подвал и запустить генератор.