Нечто подобное

— Своим притеснителям. Нам, конечно. Всем, кто попадется на его пути. Вот что бы я хотел знать. Я хочу работать с Робертом Конгротяном, но я бы хотел защитить себя от него. Честно говоря, я его боюсь, боюсь больше, чем кого-либо на свете. И я знаю почему: я использовал аппарат фон Лессингера и знаю, о чем говорю. Какой есть к нему ключик? Как мне сделать так, чтобы он был… — Пемброук искал подходящее слово. Взмахнув рукой, он сказал: — Надежным. Вы понимаете. По сути дела, я бы не хотел, чтобы однажды утром меня подняло с земли и швырнуло на шесть футов вниз, под землю, только из-за незначительной размолвки. — Он был бледен и сидел в напряжении.

Помолчав, доктор Саперс сказал:

— Теперь я знаю, кто этот пациент, которого я жду. Вы лгали насчет неудачного лечения. Вовсе не предполагается, что у меня ничего не выйдет. Фактически моя помощь необходима. А пациент вполне нормален.

Пемброук внимательно смотрел на него, но ничего не говорил.

— Пациент — вы. И вы об этом знали все время, из-за вас я был сбит с толку. С самого начала.

Чуть погодя Пемброук кивнул.

— И дело вовсе не государственное, — сказал Саперс. Это вы задумали, а Николь ни о чем даже не подозревает.

По крайней мере наверняка, подумал он.

— Берегитесь, — сказал Пемброук. Он достал свой пистолет и положил его на колени, но держа рядом руку.

— Я не могу вам сказать, как контролировать Конгротяна. Я не могу сам его контролировать, вы это видели.

— Но вы узнаете, — сказал Пемброук, — смогу ли я с ним работать. Вы знаете о нем достаточно много. — И он впился взглядом в Саперса, его глаза были прозрачны и не мигали. Он ждал.

— Вам придется мне рассказать, что вы собираетесь ему предложить.

Взяв пистолет и направив его прямо на Саперса, он сказал:

— Скажите мне, как он относится к Николь.

— Она для него фигура Магна Матер, как и для всех нас.

— Магна Матер. — Пемброук наклонился. — Что это значит?

— Самая главная исконная мать.

— То есть, другими словами, он ее идеализирует. Она для него как богиня. Бессмертная. Как бы он отнесся… — Пемброук засомневался. — Если бы Конгротян стал Хранителем, настоящим, обладающим наиболее ценным правительственным секретом, — что Николь умерла много лет назад, что эта так называемая Николь — артистка. Девушка по имени Кэйт Руперт.

Саперс выпучил глаза. Он изучал Пемброука и понимал одно, понимал со всей ясностью. Когда эта беседа закончится, Пемброук его убьет.

— Потому что, — сказал Пемброук, — это правда.

Он засунул свой пистолет опять в чехол:

— Потеряет ли он свое благоговение к ней? Сможет ли он… сотрудничать?

Помолчав, Саперс сказал:

— Да, сможет. Определенно.

Пемброук ощутимо повеселел. Он перестал дрожать, и его лицо, тонкое и равнодушное, стало не таким бледным.

— Хорошо, и я надеюсь, что вы, доктор, говорите правду, потому что если нет, я вернусь сюда, что бы ни случилось, и убью вас. — Он неожиданно поднялся. — До свидания.

Саперс сказал:

— Моя клиника теперь закрыта?

— Конечно. Почему нет? — Пемброук спокойно улыбался. — Кому вы нужны? Вы это знаете, доктор. Ваше время прошло. Странный каламбур в том, что…

— А если я расскажу все, что вы мне рассказали?

— Видите ли, доктор, я собираюсь обнародовать именно эту тайну. И одновременно «Карп и сыновья» откроют Исполнителям другую.

— Какую?

— Вам придется подождать, — сказал Пемброук. — Пока Антон и Феликс Карпы не будут готовы. — Он открыл дверь кабинета. — Скоро увидимся, доктор. Спасибо за помощь. — Дверь за ним закрылась.

Я узнал самую главную тайну государства, понял доктор Саперс. Теперь я принадлежу к верхушке Хранителей.

И это ничего не значит, потому что я никак не могу использовать эту информацию, чтобы сохранить карьеру. А ведь только это и имеет значение. Насколько я понимаю, моя карьера и ничего больше, черт побери, ничего больше!

Он почувствовал всепоглощающую слепую ненависть к Пемброуку. Если бы я мог его убить, подумал он, я бы это сделал. Прямо сейчас. Пойду за ним…

— Доктор, — послышался голос Аманды из переговорного устройства. — Мистер Пемброук говорит, что мы должны закрываться. — Ее голос дрожал. — Это правда? Я думала, что они позволят вам работать еще какое-то время.

— Он прав, — подтвердил Саперс. — Все кончено. Вам лучше позвонить моим пациентам, всем, с кем я должен был встретиться, и сообщить им это.

— Да, доктор, — сказала Аманда голосом, полным слез, и повесила трубку.

Черт бы его побрал, сказал себе Саперс. И я ничего не могу поделать. Совершенно ничего.

Переговорное устройство снова заработало, и Аманда неуверенно произнесла:

— Он еще сказал… я не собиралась говорить вам — это касалось меня. Я знала, что вы рассердитесь.

— Что он сказал?

— Он сказал — может, ему понадобятся мои услуги. Он не сказал какие. Однако, я почувствовала… — она немного помолчала, — я почувствовала, что меня от него тошнит, — закончила она. — Такого чувства я еще не испытывала ни к кому. Независимо от того, что мне говорили. Это было что-то другое.