Нечто подобное

Большими шагами он пересек коридор второго этажа и подошел к кабинету домашнего священника. Он позвонил, и дверь открылась. Священник сидел за столом, весь погруженный в работу, его лицо покрылось морщинами усталости.

— Батюшка, — сказал Стоун, — я бы хотел исповедаться. Вы не могли бы уделить мне несколько минут? Это очень срочно, я имею в виду мои грехи.

Потерев лоб, Патрик Дойль кивнул.

— Да-а, — пробормотал он, — то пусто, то густо; у меня сегодня уже побывали десять председателей правлений на исповеди. Ну, давайте. — Он слабо указал на альков, который выходил в его кабинет. — Садитесь и подключайтесь. Я буду слушать, пока я заполняю эти формы четыре-десять для Берлина.

Полный справедливого гнева, с дрожащими руками, Эдгар Стоун прикрепил электроды исповедывательного аппарата к своей голове и, взяв микрофон, начал исповедоваться. Бобины с пленкой медленно вращались, пока он говорил.

— Подвигнутый ложной жалостью, — сказал он, — я нарушил правило этого дома. Но меня волнует даже не само это действие, а мотивы его; это действие — результат ошибочного отношения к моим товарищам жильцам. Этот человек, мой сосед, мистер Ян Дункан, не справился со своим последним тестом, и я предвидел его исключение из «Адмирала Буратино». Я проникся к нему жалостью, так как подсознательно я тоже считаю себя неудачником и как житель этого дома, и как мужчина, поэтому я подделал результаты его теста, чтобы он мог остаться. Очевидно, мистеру Яну Дункану следует предложить новый тест, а тот, что я исправил, считать недействительным. — Он взглянул на священника, но не заметил никакой реакции.

Теперь о Дункане и его классическом кувшине позаботятся, подумал Стоун. К этому моменту аппарат проанализировал его исповедь. Он выбросил карточку, и Дойль поднялся, чтобы взять ее. После долгого и тщательного изучения ее содержания он пристально посмотрел на Стоуна.

— Мистер Стоун, — сказал он, — здесь говорится, что ваша исповедь вовсе не исповедь. Что у вас действительно на уме? Возвращайтесь и начинайте снова: вы недостаточно углубились и выдали не истинный материал. И я вам советую начать с того, что вы скрыли намеренно и осознанно.

— Такого нет, — сказал или, вернее, попытался сказать Стоун, его голос предал его, оцепенев от смятения. — М-мо-жет, я могу это обсудить лично с вами, сэр? Я действительно подделал результаты теста Яна Дункана — это факт. Теперь, возможно, мои мотивы…

Дойль прервал его:

— Вы разве не завидуете теперь Дункану? Как насчет его успеха с кувшином и Белым домом?

Наступило молчание.

— Может быть, — наконец проскрипел Стоун. — Но это не меняет того факта, что по всем правилам Ян Дункан не должен здесь жить; его следует исключить, каковы бы ни были мои мотивы. Проверьте это в Своде законов многоквартирных домов. Я знаю, там есть соответствующий раздел.

— Но вы не можете выйти отсюда не исповедавшись, — настаивал священник. — Вы должны удовлетворить машину. Вы пытаетесь добиться исключения вашего соседа для удовлетворения ваших собственных эмоциональных и психологических амбиций. Признайтесь в этом, и, возможно, тогда мы сможем обсудить, насколько Свод законов относится к Дункану.

Стоун простонал и снова присоединил сложную систему электродов к голове.

— Хорошо, — сказал он, — я ненавижу Яна Дункана потому, что он одарен, а я нет. Пусть я предстану перед судом из двенадцати моих соседей, которые решат, что за наказание мне полагается за мой грех, но я настаиваю, чтобы Яну Дункану дали новый тест! Я этого так не оставлю — у него нет права оставаться здесь, среди нас. Это неправильно как юридически, так и морально.

— По крайней мере сейчас вы честны, — сказал Дойль.

— На самом деле, — сказал Стоун, — мне нравится этот ансамбль; мне понравился их номер прошлым вечером. Но я должен поступать в интересах всего общества.

Ему показалось, что машина фыркнула в презрительной усмешке, когда выплевывала вторую карточку. Но, возможно, это было всего лишь его воображение.

— Вы раскрываетесь все глубже и глубже, — сказал Дойль, читая карточку. — Взгляните. — Он хмуро передал карточку Стоуну. — Ваша душа — это хаос путаных, амбивалентных мотивов. Когда вы исповедовались в последний раз?

— Мне кажется, в прошлом августе, — пробормотал Стоун, покраснев. — Тогда священником был отец Джонс. Да, должно быть, это было в августе. — На самом деле это было в начале июля.

— С вами предстоит много работы, — сказал Дойль, доставая сигарету и откидываясь на спинку кресла.

* * *

Первым номером программы в Белом доме они после долгих обсуждений и жарких споров решили исполнять Канцоне в Д Баха. Элу всегда она нравилась, несмотря на сложность исполнения, двойные паузы и все такое. От одной мысли о канцоне Ян Дункан начинал нервничать. Теперь ему хотелось, чтобы они решили исполнять гораздо более легкую Пятидесятую сюиту Чело без аккомпанемента. Но было слишком поздно. Всю информацию Эл уже послал секретарю по искусству Белого дома, мистеру Гарольду Слезаку.

Эл сказал:

— Ради Бога, не волнуйся, у тебя вторая партия. Ты не возражаешь?