Нечто подобное

— Любую. Ну, что-нибудь на публике: продажа или посредничество, не в области техники или производства. То же самое, что я делал у Мори Фрауенциммера. Чтоб руки не пачкать.

Дрожащим голосом Винс сказал:

— Я возьму тебя помощником клерка по рассылке.

Чак резко рассмеялся:

— Чудесно. И получишь левую ногу Джули.

— Боже, — Винс уставился на него, не веря своим ушам, — ты или полностью развращен, или еще что-нибудь.

— Вовсе нет. Я в плохом положении относительно моей карьеры. Все, чем я могу торговать, — это твоей бывшей женой. Что мне еще делать? С благодарностью кануть в Лету? К черту, я буду бороться за существование. — Чак казался спокойным, рациональным.

— Ты ее любишь? — спросил Винс.

Теперь впервые за все это время хладнокровие, казалось, покинуло его брата.

— Что? А… Конечно, я с ума схожу от любви к ней — разве ты не видишь? Как ты можешь спрашивать? — В голосе его слышалась яростная горечь. — Поэтому-то я и собираюсь продать ее тебе за работу у «Карпа». Послушай, Винс, она холодная, враждебная штучка — ее интересует она сама и никто другой. Насколько я мог удостовериться, она явилась сюда, просто чтобы сделать тебе больно. Подумай. Я тебе вот что скажу. Мы попали в плохую историю: ты и я с этой Джули. Она разрушает наши жизни. Ты согласен? Я думаю, нам следует обратиться к специалисту. Если честно, это слишком для меня. Я не могу ее решить сам.

— К какому специалисту?

— К любому. Например, к местному советнику-инструктору по бракам. Или давай обратимся к этому последнему оставшемуся психоаналитику в Штатах, к этому Эгону Саперсу, о котором они говорили по ТВ. Давай пойдем к нему, пока его тоже не прикрыли. Что скажешь? Ты ведь знаешь, что я прав: мы сами никогда не сможем прояснить это дело. — И добавил: — И остаться при этом живыми. По крайней мере оба.

— Или ты один.

— Хорошо, — кивнул Чак. — Я пойду. Но ты уж будь согласен подчиниться рекомендациям доктора. О’кей?

— К черту, — сказал Винс. — Тогда я пойду с тобой. Ты думаешь, я поверю тем рекомендациям, которые ты передашь мне на словах?

Дверь квартиры открылась. Винс обернулся. В дверях стояла Джули, держа под мышкой сверток.

— Зайди чуть позже, — сказал ей Чак. — Пожалуйста. — Он поднялся и подошел к ней.

— Мы собираемся обратиться к психиатру по поводу тебя, — сказал Винс Джули. — Это решено. — Обращаясь к брату, он произнес: — Мы с тобой будем платить пополам. Я не собираюсь влипать с оплатой всего счета.

— Договорились, — кивнул Чак, а потом неуклюже, как показалось Винсу, он поцеловал Джули в щеку, потрепал ее по плечу. Винсу он сказал:

— Ия все-таки хочу работу у «Карпа и сыновей», независимо от того, чем все это кончится, кто из нас ее получит. Ты понял?

Винс ответил:

— Посмотрю, что можно сделать. — Он говорил неохотно, с большим негодованием, просить такое было уж слишком, по его мнению, но ведь Чак был его братом. Здесь была такая вещь, как его семья.

Взяв трубку, Чак сказал:

— Я позвоню доктору Саперсу прямо сейчас.

— Так поздно ночью? — подала голос Джули.

— Тогда завтра. Рано утром. — Нехотя Чак поставил телефон на место. — Мне не терпится начать; все это давит мне на мозги, а у меня есть другие проблемы, которые гораздо более важны. — Он взглянул на Джули. — Я не хотел тебя обидеть.

Джули сказала сухо:

— Я не давала согласия идти к психиатру или повиноваться его советам. Если я захочу оставаться с тобой…

— Мы будем делать так, как скажет Саперс, — сообщил ей Чак. — И если он скажет тебе спуститься ниже этажом и ты не послушаешься, я раздобуду судебное предписание о твоем выдворении отсюда. Я сделаю это!

Винс еще никогда не слышал ничего подобного от брата, это его удивило. Может, во всем было виновато то, что сворачивается «Товарищество Фрауенциммера». В конце концов, работа для Чака была всей его жизнью.

— Сейчас приготовлю что-нибудь выпить, — сказал Чак. И направился к бару на кухне.

* * *

— Где вы умудрились откопать вот это? — спросила Николь, обращаясь к своему разведчику талантов Жанет Раймер. Она указала на певцов фольклора, которые, стоя в центре комнаты Камелий Белого дома, бренчали что-то на своих ужасных гитарах и в нос, речитативом, тянули в микрофон. — Они просто ужасны. — Она почувствовала себя очень несчастной.

Деловая и независимая Жанет бодро ответила:

— Эти из дома «Дубовые фермы» в Кливленде, Огайо.

— Пусть отправляются обратно, — сказала Николь и подала сигнал Максвеллу Джемисону, который сидел, грузный и инертный, в дальнем конце большого зала. Джемисон тут же вскочил, подтянулся и направился к фольклористам и их микрофону. Они взглянули на него, и понимание изобразилось на их лицах, и жужжащая песня стала стихать.

— Я бы не хотела вас обижать, — сказала им Николь, — но, кажется, достаточно этнической музыки на сегодня. Извините. — Она улыбнулась им одной из своих лучистых улыбок; они несмело улыбнулись в ответ. С ними было покончено, и они об этом знали.

Назад в «Дубовые фермы», подумала Николь. Там вам и место.

Паж, одетый в форму Белого дома, приблизился к ее креслу.