Достаточно частые контакты с психосейфетором порождают, по-видимому, устойчивое закрепление правдивости, и дальнейшие эксперименты подтвердят или опровергнут мою гипотезу о том, что человек за 15–20 сеансов может необратимо перейти в фазу абсолютно откровенной личности. Из этого не следует, кстати, что он начнет излагать всем встречным подробности своего недавнего пребывания в туалете или что-то в этом роде. У него вовсе не разрушаются этические представления, он вполне способен следовать нормам общепринятой морали. Но он непременно обнажит те моменты, которые, с его точки зрения, данной морали противоречат, не соответствуют естественным путям развития человека и общества.
Разумеется, я понимаю, что данное изобретение может рассматриваться и как большое благо и как большая беда — обычно различия между такими крайностями не столь уж велики, слишком многое зависит от того, под каким углом мы смотрим на прогресс человеческих отношений. Однако мне хотелось бы избежать общих теоретизирований и рассказать только о тех событиях, которые непосредственно связаны с вольным или невольным внедрением правдомата.
Заранее приношу извинения всем тем, кто по служебному долгу или из чистого любопытства ознакомится с этими показаниями, возможно, кое-кто из них будет неприятно поражен некоторыми моими откровенностями, попытками говорить вслух о вещах, быть может, и общеизвестных, но обычно умалчиваемых или нашептываемых в узком кругу с той или иной долей стыдливости. Отчасти смягчающим эту мою вину обстоятельством служит то, что мне, более чем кому-либо иному, пришлось контачить с правдоматом, и, соответственно, я более других испытываю последствия своих опытов.
Я категорически отвергаю обвинение по первому из предъявленных мне эпизодов — обвинение в преднамеренном шельмовании академика Топалова К. И., проведенном мною якобы из чувства мести.
Поясняю следующее. В Центре, которым руководил Константин Иванович Топалов, я работаю давно, вот уже 17 лет. Тот факт, что Топалов и его ближайшее окружение считают меня человеком бесперспективным, самого меня никоим образом не унижает и даже не задевает. Не задевает потому, что их позиция соответствует истине — в их системе я действительно бесперспективен. Меня не привлекает их подход к делу, раздражают их действия, обеспечивающие систематическое и все более заметное отставание нашего Центра от уровня мировой науки. Наши исследователи не хуже, а во многих направлениях и лучше других умеют нащупывать новое и оригинальное, но мы тонем в процессе доводки и внедрения. Теряем время и основную энергию на борьбу с топаловыми и иже с ним, на пробивание инстанций, которые ни в каком деле не видят проку, если оно не способствует быстрому росту их личного престижа и благосостояния.
Сразу оговорюсь, я вовсе не считаю Константина Ивановича очень плохим человеком или особо выдающимся проходимцем. Безусловно, он конъюнктурщик выше среднего, но бывают деятели и почище. Топалов возрос на несветлой памяти лозунге «Не высовывайся!», и, надо сказать, действительно многого добился под этим лозунгом. С одной стороны, его работы за стенами нашего Центра практически нигде не упоминаются (не считая, разумеется, стандартных дружеских реверансов), с другой — за его спиной около пятидесяти подготовленных кандидатов и докторов наук. Если я начну рассказывать нечто общеизвестное — дескать, он сам, академик Топалов, постоянно дает хорошие отзывы на диссертации, исходящие из таких-то и таких-то институтов, и по странному стечению обстоятельств отзывы на работы его учеников поступают исключительно из тех же мест, то многие удивленно разведут руками: а как же иначе? Если я подчеркну, что список из трехсот научных трудов (а из них процентов 90 падает почему-то на последние 20 лет, в течение которых Топалов руководит нашим Центром) — это, мягко говоря, несолидно, имея в виду не только подписи под статьями своих аспирантов и соискателей, но и серьезные самостоятельные исследования, то те же многие назовут меня мелкокопателем и будут правы. Как ни смешно, они будут правы в своей очень уж популярной системе отсчета…
Поэтому я не стану описывать всякие подобные «мелочи». Не стану привлекать внимание и к тем явлениям, сквозь которые Топалов некогда ускоренно пророс из толпы посредственных кандидатов наук в разряд видных ученых — с этим еще придет время разобраться, причем разобраться в ином, сверхтопаловском масштабе. Попробую ограничиться сутью наших с Топаловым отношений.