— Ладно, зануда, — сказал он, смеясь. — Давай твои предложения услышим.
— Хлоя.
— Как Кардашьян? — спародировал он мой прежний тон.
— Отлично… Как насчет Алексис?
Он покачал головой и пробежался пальцами по ее крошечному сморщенному личику.
— Ее будут обзывать Секси Лекси.
Я откинула голову на подушку, пытаясь придумать имя, на которое мы оба согласились бы. И оно пришло.
— Как насчет Шарлиз. В честь твоей мамы.
Шейн посмотрел на меня, удивленный моим предложением.
— Правда? — спросил он.
— Да, — кивнула я. — Твоя мама так удивительно ко мне относилась все это время. Я думаю, это отличный способ поблагодарить ее. И мне нравится это имя.
Шейн улыбнулся.
— Мне тоже нравится, — сказал он и посмотрел на нашу девочку. — Привет, Шарлиз, — мягко сказал он ей. И на этом, мило зевнув, она проснулась. А затем этот мягкий звук превратился в самый пронзительный визг, который я когда-либо слышала.
— Голодная, я думаю, — сказал Шейн, передавая ее мне, чтобы покормить. Медсестра уже приходила, чтобы показать, как ее лучше кормить. К счастью, сейчас все было гораздо понятнее.
Я смотрела, как Шейн направился к столу, где лежали какие-то бумаги, и начал писать.
— Имя… Шарлиз. Фамилия… — он посмотрел на меня. — Напишем через дефис?
Я покачала головой.
— Нет, просто Карлайл.
— Ты не хочешь, чтобы я записал Кессел? — удивился он.
— Зачем? Озадачивать ее и всех вокруг? Мне не нужно писать мою фамилию на бумаге, чтобы доказать, что она наполовину моя. Я потратила часы, чтобы вытолкать ее из себя. Я знаю это. И она поймет это когда-нибудь, — сказала я.
Шейн засмеялся.
— Я тебя люблю.
— Хорошо. Потому что ты официально застрял со мной на следующие восемнадцать лет, — сказала я ему, смотря на Шарлиз.
Он наблюдал, как я кормила нашу дочку, и я знала, даже не смотря на него, в его глазах было абсолютное обожание.
— Я с тобой на гораздо более долгий срок, — сказал он.
Я посмотрела на Шейна, закусив губу.
И я тоже. Я знала без всяких сомнений, что я с ним на всю оставшуюся жизнь.
После того, как Шарлиз поела и опять заснула, Шейн напомнил мне о том, что нам осталось сделать, прежде чем мы позволим всей публике, которая сидела и ждала в коридоре, зайти. Он вытащил камеру из сумки.
— Семейная фотография на стену, — сказал он.
Я застонала, начала спорить, что ужасно выгляжу и слишком усталая, но он поцелуем заставил меня замолчать.
— Для меня ты выглядишь самой красивой, — сказал он, отстраняясь.
Я ненавидела Шейна за то, что у него всегда находились нужные слова.
Он дал мне минуту, чтобы убрать волосы и нанести немного блеска для губ. Если фотография будет висеть на стене много лет, и все это будут видеть — конечно он мог дать мне пару минут, чтобы немного освежиться.
Шейн установил камеру и включил таймер, затем быстро подбежал к кровати и сел рядом со мной. Одну руку он обернул вокруг меня, а второй поглаживал головку Шарлиз. Сработал таймер, включилась вспышка, но мы не обратили на это внимания. Только не тогда, когда у нас было что-то такое прекрасное, чтобы сфокусироваться на этом.
Эпилог
В квартире было тихо. Слишком тихо. Непривычно тихо. Несколько лет назад тишина была моим любимым звуком. Я мог работать за компьютером, редактируя фотографии часами и не отвлекаясь. Я мог многого достичь за эти часы покоя, потеряться в работе. Я расцветал в эти часы.
Сейчас, когда я сидел перед компьютером и не слышал ни звука, мне было некомфортно. Я не мог сконцентрироваться. Мне не нравилось это. Тишина и покой уже не были для меня нормой.
Нормой были взрывы детского смеха, слова вперемешку, не законченные предложения, но я мог понять все, что мне было сказано. Как будто это был секретный язык, который понимали только мы с Ли. Крики, отдающиеся эхом в каждой комнате, вне зависимости от того, где кричали. Громыхающие кастрюли и сковородки, разбросанные игрушки, образовательные мультики по телевизору. Такой была моя жизнь.
Но сейчас ничего такого не происходило.
Если бы вы спросили меня, сколько бы я заплатил за такую тишину пару лет назад, я предложил бы все, что у меня есть. Я все еще содрогался от полночного крика.
Тот первый год был адом на земле. Я думал, мы с Ли видели все самое худшее друг в друге. Те несколько недель, которые мы провели врозь — это было ничто. Прибавьте к этому бессонные ночи, и вы увидите, на что действительно способны люди, какими невыносимыми они могут быть. И мы такими были, но я бы не променял это ни на что на свете.
Потому что на каждый ужасный момент, когда я затыкал уши и хотел ударить кого-нибудь, находилось несколько идеальных, красивых, смешных, достойных фотографии моментов, и я забывал обо всем остальном. Между злостью и враждой, я влюблялся в Ли все сильнее и сильнее с каждым днем. Я не думал, что это было возможно, влюбиться в Ли сильнее, чем когда она рожала Шарлиз, но это случилось. И с тех пор с каждым днем я влюблялся все сильнее и сильнее.