Нечто из Рютте

Это оказалась Франческа, которая должна была сидеть под замком в подвале. Волков в яростном удивлении поглядел на сержанта, а сержант на него смотреть отказывался и прятал глаза. Удо Мюллер только отрицательно качал головой, как бы показывая: я тут ни при чем. Выглядел он абсолютно беспомощным. Волков ничего ему не сказал, да просто не смог. Солдата разрывало. Он кинулся бегом в покои барона, но, сделав три шага, захромал, так как забыл про ногу, и остановился переждать боль. Стоял, морщился и, когда переждал, уже спокойно пошел к входу в покои.

Франческа с гордым видом несла кувшин через двор. Она все видела и откровенно улыбалась, а сержант и стражники смотрели ему вслед. Сержант тяжело вздохнул, соболезнуя.

Солдат, хромая, шел к покоям, когда из донжона выскочила толстая кухарка и на весь двор зычно крикнула:

– Господин коннетабль, господин коннетабль!

– Ну что тебе? – Солдат удивился, раньше кухарка никогда к нему не обращалась, и ему казалось, что она его побаивается.

– Говорят, управляющий сбег!

– Сбег, сбег, иди, займись своим делом.

– А я про что? Я про свое, у меня муки только на сегодня.

– Чего? – не понял Волков.

– Муки только на сегодня, завтра опару ставить не из чего.

– Ну а я-то тут при чем?

– А кто ж при чем? Соллона-то нету, а за мукой ехать нужно.

– Так отправь кого-нибудь, – легко решил вопрос солдат.

– Да как же я отправлю, когда я конюху-то не начальник.

– Ёган, – заорал Волков багровея, – скажи конюху, чтобы отправил кого-нибудь к мельнику за мукой!

– Ага, – сказал Ёган и пошел к конюшне.

– Вот спасибо вам, господин коннетабль, – сказала толстуха и пошла к себе.

Не успел солдат сделать и трех шагов, как его снова окликнули, на этот раз Ёган:

– Господин, а конюх спрашивает, какой воз запрягать, большой или малый?

– Да большой… Не знаю я, на каком за мукой ездят, пусть малый запрягает.

– Ага, – понял Ёган. Не успел солдат сделать и пяти шагов, как слуга опять заорал: – А конюх тут спрашивает, денег вознице кто даст, чтобы за муку заплатить?

– Да разберись уже сам, – заорал Волков почти в бешенстве, – что ж за осел!

– Скажу тогда, чтобы в долг просил, – сказал Ёган.

Солдат не ответил, он уже поднимался по лестнице в покои в самом недобром расположении духа.

В зале было темно, тихо и сыро. В камине тлела пара головешек, на столе горела одна свеча. Обычно барон первым приветствовал Волкова, сейчас же он только глянул на него и уставился в камин. Солдат подошел и молча сел рядом с ним, посидел и сказал:

– Соллон сбежал.

Барон то ли не расслышал, то ли не отреагировал.

«К дьяволу все, – вдруг подумал солдат. – Какого черта я тут надрываюсь, рискую жизнью, получаю раны, а этот барин на меня и смотреть не хочет, и за что мне все это? За семь золотых монет, которых, может, и не будет? За кавалерство, которое мне, может, и не дадут? Скажу-ка Ёгану запрячь телегу, сложу вещички, а к утру буду уже в городе, а аудиторам отдам доверенность на продажу дома Соллона. И все, больше я тут ничего никому не должен».

Простые решения обычно самые верные.

Он встал, достал из кошеля бумаги, отложил доверенность на дом, а расписки кинул на стол рядом с кривым кубком барона.

– Что это? – спросил барон, глядя на бумаги.

– Это вас порадует, – ответил Волков и пошел к выходу.

– Стойте, Фолькоф! – крикнул барон.

Солдат остановился и повернулся к нему.

– Вы на меня злитесь?

Коннетабль промолчал.

– Я знаю, злитесь. Я знал, что вы будете злиться, когда отдавал приказ освободить эту чертову бабу.

– Я не злюсь, – начал было Волков.

– Да подождите вы! – закричал барон и вскочил. – Вы ничего не знаете! Ничего! Вы не знаете, что может делать моя дочь! Как она может себя вести!

– Уж я-то не знаю? Знаю, знаком с вашей дочерью не понаслышке.

– Нет, не знаете. Шесть или семь лет назад… Да нет, восемь… Да, восемь лет назад, когда к ней сватался очень знатный человек… Вы знаете, она уже в свои пятнадцать лет была красавицей. Так вот, она забежала на башню, стала на край, понимаете, совсем на край, и потребовала, чтобы он уехал. При этом все время оскорбляла его, жениха, злыми словами. Откуда она их только знала? Даже обещала его отравить и требовала, чтобы он уехал. – Барон говорил торопливо и сбивчиво. – Понимаете? Я не мог к ней подойти, никто не мог к ней подойти, она стояла там долго, пока жених не выехал из ворот. А после этого ее мать стала хворать сердцем. Это и понятно, для нас это был большой позор. Она перестала с нами общаться. Общалась только с братом и этой мерзкой тварью – своей служанкой и переехала жить в донжон. Я ничего не мог с этим поделать. А она с каждым годом становится все злее и злее. Как только я прошу о чем-то, что ей не нравится, – она начинает меня люто ненавидеть. Ненавидеть, Яро! Все утро она визжала здесь, в зале, она требовала выгнать вас, а когда моя жена попыталась ее успокоить – она стала ей угрожать. Понимаете, Фолькоф? Угрожать моей жене в моем доме.

Солдат подошел к столу и сел рядом с бароном.